Женщины, мужчины и кокетство. Паола Ломброзо.

Недостатки обоих полов

Что мужчины и женщины под банальной

часто и незначительной внешностью,

происходящей от уравнивающего всех лоска

условности и благовоспитанности, имеют

хорошие и дурные качества, дающие

особенный характер их индивидуальности —

в этом нет никакого сомнения. И хотя эти

психические недостатки быть могут

сравниваемы с преступностью лишь так, как

укус комара с укусом змеи, они тем не менее

встречаются так часто и так тесно

вплетаются в характер личности, что имеют

в практической домашней жизни такое же

значение, как преступления в жизни

социальной. К счастью, женщины-убийцы и

мужчины-разбойники встречаются редко; но

зато вовсе не редки мужчины скупые,

тщеславные, эгоисты, деспоты и женщины

ревнивые, легкомысленные и кокетки. Эти-то

недостатки, которым мы однако не придаем

большого значения и которые мы не

особенно строго осуждаем, доведенные

совместной жизнью до крайней степени

остроты, составляют несчастие огромного

числа людей.

Прежде всего мы заметим, что одни

недостатки присущи одному только полу,

другие — другому, и как оба пола различны

в физическом отношении, точно так же оба

пола различны между собой и в своих

психических свойствах. Некоторые пороки,

как, например, кокетство, — присущи

преимущественно женщинам; другие — как,

например, чревоугодие — преимущественно

мужчинам, и даже в случае, когда

одинаковые недостатки встречаются как у

мужчин, так и у женщин, они у того и у

другого пола совершенно различны в

оттенках и интенсивности, так что

относящиеся к ним данные могут служить

документами для сравнительной психологии

обоих полов.

И действительно, эти недостатки происходят

от известных социальных и моральных

условий, от которых до сих пор еще зависят

оба пола: отношения господства и

независимости для одного и подчинения и

зависимости для другого. Все недостатки

того и другого пола происходят от этих

условий и всегда при окончательном

разборе могут быть сведены к этим

основным причинам.

Рассмотрим, например, один из наиболее

распространенных и извинительных

недостатков — чревоугодие. Казалось бы,

что женщина, столь близко по своим

склонностям и организации подходящая к

ребенку, который известен своей

склонностью к жадности в еде, и притом

столь близко стоящая к кулинарному делу,

— непосредственно, как в семьях мелкой

буржуазии, или косвенно, как в богатых

классах, где она управляет хозяйством,

должна бы была быть более жадной, нежели

мужчина. А между тем мы видим

совершенно противоположное. Хотя и

велико число женщин, отличавшихся

искусной стряпней, тем не менее все

знаменитые кулинарные трактаты написаны

мужчинами, как, например, книги

знаменитого Брилья-Саварена, Виаларди и

более позднее, но не менее прославленное

сочинение Артузи. Одни только мужчины

бывают экспертами при пробовании вин,

кофе, чая, и даже в истории и в литературе

как прославленные обжоры приводятся одни

только мужчины: Лукулл, Сарданапал,

Гаргантюа и Пантагрюель. По французски

существует эпитет gourinand (обжора) в

женском роде gourmande; но слово gourmet

(утонченный обжора) женского рода не

имеет. Кроме того отец мой (Чезаре

Ломброзо) и Ферреро в их капитальном

труде «Женщина — преступница», в котором

они так основательно занялись биологией

нормальной женщины, доказали

экспериментальным путем, что тонкость

вкуса у мужчины более развита, чем у

женщины. Это развитие жадности в еде у

мужчины оправдывается многими

причинами. Прежде всего мужчина может

принимать большее количество пищи, чем

женщина. Кроме того упражнение развивать

всякую функцию, и мужчина, поглощая

больше пищи, научается оценивать и

разбирать вкус стряпни. Затем мужчина

ведет жизнь более разнообразную, полную

движений и впечатлений: он занимается

политикой, наукой, биржевыми операциями,

торговлей, и все его чувства и ум находятся

в постоянном возбуждении. Это состояние

возбуждения и эта потребность в

возбуждающих средствах сообщается всем

его чувствам и, конечно, также и чувству

вкуса. Он требует, садясь за стол, чтобы

кушанье ласкало его вкус и даже

раздражало его разнообразием, чем-либо

пикантным, возбуждающим. И

действительно, алкоголизм, самое острое

проявление стремления к возбуждающим

пищевым средствам есть болезнь по

преимуществу мужская, почти совершенно

незнакомая женщинам. Женщина же,

живущая несравненно более однообразной

жизнью, вне возбуждающих условий и без

развлечений, не нуждается в этих стимулах и

несравненно равнодушнее к утонченностям

кухни.

К умению разбираться во вкусе различных

соусов и приправ, что, конечно, служит

одной из причин развития жадности в еде —

присоединяется еще и другая, не менее

важная причина: мужчина находится в таких

условиях, которые позволяют ему

культивировать эту склонность. Женщина же

никогда не находит в своем доме тех

благоприятных условий, которые создал

себе мужчина, так как всякая ее забота о

собственных желаниях относительно пищи

исчезает перед более важными

требованиями своего «домашнего цербера».

Кто по собственному опыту не знает

подобного явления во многих семьях!

Требовательность мужей и братьев тяжело

давит на женщин в семье, они дрожат за

малейшую ошибку в стряпне, за малейшие

недостатки кухни, из-за которых могут

произойти ссоры и сцены. Мужчина, как

глава семейства, хозяин, считает себя вправе

предъявлять всевозможные требования,

заявлять всякие претензии. Таким образом,

чревоугодие, соединяясь с деспотизмом,

делает их настоящими обжорами, между тем

как женщина в своей роли

распорядительницы кухней, а иногда даже и

стряпухи смотрит на соуса и разного рода

кушанья более с точки зрения

ответственности, чем с точки зрения

удовлетворения собственной жадности: для

нее хороший обед значит такой, который

нравится мужчинам ее дома, гостям, такой,

за который она не получит упреков и

выговоров.

Одной даме, моей хорошей знакомой,

имеющей в высшей степени

требовательного по кулинарной части мужа,

кухня представляется настоящим пугалом,

кошмаром; даже ночью она всегда имеет

при себе дощечку для составления «меню»,

если ей случится проснуться ночью.

Следовательно, одна из причин, удаляющих

женщину от порока чревоугодия, есть та, что

она слишком часто бывает жертвой этого

порока у мужчины. Итак мы видим, что

жадность в еде есть недостаток,

вызываемый, главным образом, более

подвижной, возбуждающей, более обильной

всякого рода стимулами жизнью мужчины и

развивающийся под влиянием деспотизма,

который воспитывает в мужчине сознание

первенствующего положения в семье.

По тем же самым причинам,

обуславливающимся ее званием «хозяйки»,

состоянием зависимости и однообразием

жизни, женщина гораздо скупее мужчины,

несравненно осмотрительнее в расходах и

экономнее. «После глупой женщины, —

говорит г-жа де Жирарден, — самое редкое

явление во Франции — это женщина

щедрая». Но, конечно, в женщине скупость

есть только преувеличение драгоценного и

весьма полезного свойства, являющееся

следствием особых условий жизни

женщины. Обремененная непосредственной

заботой о детях и домашнем хозяйстве,

претерпевая всякие препятствия и

неприятности, когда она стремится добывать

деньги собственным трудом, женщина

всегда невольно стремилась к тому, чтобы

сберегать, накоплять скорее, чем тратить

деньги даже с умеренностью и

благоразумием. Она хочет быть уверенною в

том, что хорошо тратит свои деньги, и ни

один экономист не устанавливает более

тщательно и более постоянно различие

между деньгами и теми благами, которые

они доставляют. Таким образом мы не

удивимся, если женщина сравнивает книгу,

стоящую пять франков... с парой перчаток

или черепаховой гребенкой.

Кроме того, женщины, обыкновенно,

находят несоразмерно громадными

гонорары докторов и адвокатов. Им кажется

несправедливым, что надо платить такие

деньги — за что? за идею, за совет, за взгляд

— одним словом, за неосязаемые вещи, от

которых не остается видимых и

материальных следов; тогда как предмет,

имеющий свою неоспоримую ценность,

золотая вещь, например, всегда имеет, так

сказать, «осязательное оправдание» своей

цены. Дайте женщине месячное жалованье,

самое маленькое, но определенное; и она

всегда сумеет извлечь из него бесконечное

множество вещей, чего мужчина не смог бы

сделать и на гораздо большую сумму.

Впрочем, эта женская скупость проявляется

на каждом шагу. Так, например, женщина

всегда предпочитает магазины, где не

установлено современного правила «цены

без запроса», потому что получение уступки

на запрашиваемую цену дает ей иллюзию,

будто она тратит меньше! Не рассчитывая

времени, которое она тратит, она направляет

все усилия своего ума и воли, чтобы

торговаться, уступать только постепенно,

копейку за копейкой, радуется, унося домой

вещь, выторгованную ею за половину

запрошенной цены, не думая о том, что

купец, зная ее слабость, запрашивает вдвое!

Другая черта женского характера,

обнаруживающая этот врожденный порок

скупости — ее неохота дарить деньги: она

охотнее даст натурой и работой. Все члены

любого благотворительного общества

констатируют тот факт, что пожертвований

натурой, вещами, предметами собственного

изделия — сколько угодно, но денег мало и

почти вовсе нет. У жертвующих дам

чрезвычайно трудно вытянуть 10-20 лир

даже в том случае, когда они на жертвуемые

вещи тратят гораздо больше. Но они не

могут отказать себе в удовольствии

выбирать, торговаться, бегать по магазинам

и, главным образом, от идеи, что вещи

имеют «гораздо больше вида», чем деньги.

Таким образом всем известна скаредность

женщин относительно всех расходов,

«которых не видно», как, например, «на

чай» прислуге в гостинице, расходы на

книги, на ноты. Женщина, как бы она ни

была богата, находит большею частью, что

книги и ноты покупать не стоит — их всегда

может кто-нибудь одолжить, и очень редко

встречается у женщины страсть к

коллекционированию картин или

древностей. Женщина обыкновенно не умеет

наслаждаться отвлеченной ценностью

предмета, помимо ее материальной

стоимости, тогда как мужчина беспечно

бросает деньги на прихоть, потому что он

мало придает цены деньгам; женщина же

позволяет себе это лишь тогда, когда

желание очень сильно. Она всегда имеет

перед глазами экономическую сторону

жизни.

Причину этой скупости надо искать в том

факте, что женщина редко имеет

возможность свободно располагать

средствами. Из всех знакомых мне женщин

весьма немногие имеют деньги, которыми

они могут распоряжаться. В девушках им

дается все нужное: платья, уроки, поездки,

места в театр и т.д., но денег у них на руках

не бывает. Когда они выходят замуж, то они

или получают определенную сумму, всецело

поглощаемую туалетом, или же должны

представлять мужьям «счета», или просить у

него денег. Но даже и с весьма

снисходительным мужем это очень

унизительно и неприятно, потому что

заставляет женщину чувствовать себя

ответственной за расход и стесненной

зависимостью и подчинением, в котором

она находится. Таким образом, инстинкт

экономии и скупости почти неизбежно

вытекает у нее из условий зависимости, в

которых она живет у себя дома.

Мужчина же, наоборот, охотно разыгрывает

из себя важного барина, ему кажется

натуральным и необходимым широко давать

«на чай», делать подарки, не торговаться,

позволять себе прихоть, потому что он сам

зарабатывает деньги и в собственном труде

находит источник, пополняющий убыль.

Кроме того, его никогда не сдерживает

обязанность отдавать отчет в том, что он

тратит. Щедрость и привычка тратить

исходят также из его мужской

индивидуальности; это для мужчины —

способ выказать свою социальную мощь.

Как женщина ценится за красоту, за грацию и

за свою обольстительность, точно так же

мужчину оценивают в обществе сообразно

тому, что он зарабатывает, по тому, что он

имеет. Широко тратить — это есть

доказательство хорошего заработка,

большого состояния, средство «поднять

себе цену в глазах людей».

И наоборот: в женщине почти никогда не

встречается столь резкой формы скупости,

какою у мужчины является алчность к

деньгам. Необходимость и возможность

наживать деньги собственным трудом

делают то, что мужчина нечувствительно,

более, чем это соответствует его

способностям и его праву, бывает склонен к

алчности в различных видах: к

недобросовестным сделкам — даже когда

того не требует от него нужда — с целью

положить себе в карман несколько лишних

тысяч лир в год. Купцы, не желающие

упустить ни одного дела, даже если оно

превышает их денежную способность;

врачи, которые, гоняясь за большим

количеством визитов, невнимательно

относятся к лечению болезни; адвокаты,

которые нарочно затягивают дела своих

клиентов — все такие люди с удивительною

жадностью набрасываются на заработок и

выказывают какую-то бессознательную

жестокость. Эта чисто мужская форма

скупости, состоящая из алчности к заработку

и накоплению денег, есть не что иное, как

преувеличение социального долга,

выпавшего на долю мужчины в семейном

быту.

Другой преимущественно женский

недостаток это — ревность. Женщина, менее

занятая умственным трудом, одаренная

более пылким воображением,

исключительная в своих привязанностях,

поддается подозрениям из-за каждого

пустяка, якобы угрожающего ее

привязанностям. Из статистического

подсчета относительно мне известных

женщин оказывается, что по крайней мере

80 процентов женщин ревнуют более или

менее открыто. Одним из характерных

выражений женской ревности служит

тщеславное удовольствие, испытываемое

женщиной от того, что муж или любовник

ревнует ее. «Мой муж, — с гордостью

говорила мне одна молодая женщина, — ни

на шаг не отпускает меня из дому, он такой

ревнивый и так меня любит». Другая,

наоборот, жаловалась на то, что муж дает ей

полную свободу, не спрашивает о ее

письмах, о ее обожателях и т.д. Женщины не

протестуют даже против запрещения

декольтированных платьев и флирта, в

которых они, впрочем, и сами не находят

удовольствия, — когда полагают, что это

запрещение вызвано их «ценностью» в

глазах мужчины. Ревность женщины

встречается так часто и бывает столь

сильной благодаря тому, что она не может

дать ей реального выражения; мужчина, как

глава семьи, может, так сказать, проявить

свою ревность в действии, т.е. деликатно

или грубо следить за женой, требовать,

чтобы она завязывала или прекращала

сношения, может сопровождать ее, когда

она выходит из дому, вышвырнуть за дверь

того, кто ему не нравится, тогда как

положение женщины таково, что она не

может пользоваться теми же средствами

против мужчины, имеющего в своем

распоряжении множество средств избегать

ее контроля. Потому ревность женщины,

разжигаемая вечными подозрениями и

мучительной невозможностью ни

разъяснить своих сомнений, ни отомстить за

измену, принимает форму озлобления, не

имеющего ничего общего с ревностью

мужчины, гораздо более сильной, но

открытой. Кроме того, женская ревность

обостряется еще тогда, когда женщина,

вместе с любовью, теряет также

нравственную и материальную поддержку

мужчины, и положение ее становится менее

устойчивым, чем положение мужчины,

брошенного женщиной. Одним словом, при

одинаковых условиях женщина теряет

гораздо более. Таким образом, и эти

основные различия между мужской и

женской ревностью всегда зависят от той

основы, на которой построена их общая

жизнь: зависимость, с одной стороны, и

господство, с другой.

Затем женщина имеет такие недостатки,

которые почти совершенно отсутствуют у

мужчины: так, например, — кокетство.

Женское кокетство, по-видимому,

совершенно противоречит законам

атавистической наследственности, так как

между животными и дикарями мужской

индивид, самец, поет, украшает себя

перьями и старается красотой и своим

искусством увлечь, соблазнить самку,

женщину. Но в изменившихся условиях

жизни, когда женщина принуждена была

привлекать к себе внимание мужчин, роли

переменились. Желание нравиться,

проявляющееся в кокетстве, обратилось у

женщины в инстинкт, так как оно есть

условие возбудить желание мужчины,

условие, необходимое для ее

физиологической и социальной жизни.

Если бы мужчина предпочитал женщину

умственно развитую или физически сильную,

она стала бы развивать свой ум или свои

мускулы, и те, которые от природы не были

бы одарены тонким умом или сильным

телом, стали бы пополнять свои недочеты

изучением науки и физическими

упражнениями с целью приблизиться к

идеальному типу. В сущности женщина

добивается только поклонения мужчины,

чтобы таким путем воспользоваться своей

властью над ним для придания себе

большей цены. Вот единственная власть,

которая предоставлена ей, единственное

средство к пользованию дающим счастье и

гордость господством. А так как из всех

средств нравиться — самыми древними, но

также и самыми верными, являются красота,

грация, изящество, то каждой женщине

хочется, чтобы мужчина признал в ней эти

качества; желание это и выражается в

кокетстве. Умная, добрая, трудолюбивая

женщина может и не быть кокеткой, потому

что знает, что она обладает иными

средствами обольщения, помимо кокетства.

Но в глубине души всякой женщине тяжело

отказываться от этого, так сказать,

инстинктивного свойства женской

индивидуальности. Даже самые развитые и

добродетельные женщины никогда не

бывают довольны указанием на их

действительно положительные качества ума

и сердца, как на достаточную замену тех

эстетических форм привлекательности,

которыми они не обладают. По этому поводу

рассказывают один чрезвычайно

характерный анекдот:

Ученый Лагарп, находясь за столом между

знаменитой красавицей Рекамье и известной

своим умом г-жею де Сталь, имел несчастье

громко высказать такую мысль: — Я сижу

между красотой и умом. «Неужели я так

глупа!» — тотчас же обидчиво подхватила г-

жа де Сталь. — Не удивительно после этого,

что женщины среднего ума придают такое

значение красивой внешности, не обладая

другими способами обольщения. —

Общественное мнение не осуждает молодую

девушку, которая выходит замуж за богатого

и некрасивого мужчину; предполагается, что

к согласию побудило ее, кроме желания

приобрести богатство, также и справедливое

желание видеть свою красоту оцененной на

вес золота. И наоборот, все очень строго

осуждают бедного молодого человека,

женящегося на некрасивой женщине из-за ее

богатства. Одним словом, то важное

значение, которое приписывают женской

красоте, побудило женщину изощрить свое

кокетство — для женщины кокетство —

оружие, не уступающее шпаге мужчины. Для

мужчины иметь здоровые мускулы и

способность владеть сильным кулаком —

так же полезно в борьбе, как для женщины

полезно иметь красивое лицо и

привлекательные для поцелуев уста. Но

мужчина, кроме мускулов своих,

вооружается еще хорошим ружьем или

ножом, как подспорьем для своей силы.

Точно так же и женщина, гордясь тем

преимуществом, которое дает ей красота,

никогда не отказывалась от употребления

того оружия, которое доставляет ей арсенал

кокетства. От Елены и Клеопатры и до наших

дней царицы и модистки одинаково

обладают мастерством во всех искусствах,

могущих возвысить их красоту и скрыть их

несовершенства. Чтобы возбудить

удивление и желание, они великолепно

умеют пользоваться искусством туалета:

духи, белила и румяна, кружева, вышивки,

драгоценные камни.

В особенности же изощрились они в

искусстве играть глазами, вздохами,

улыбками, полусловами — одним словом,

тем, что теперь называется «флиртом».

Некоторые находят, что это игра, не

достойная женской скромности. И

действительно, когда девушка делает глазки

каждому встречному мужчине, при полном

равнодушии к нему, только для того, чтобы

вызвать его поклонение и вскружить ему

голову — это несносно и глупо. Это, так

сказать, дилетантская и наименее

симпатичная сторона кокетства, которая

однако также имеет свое оправдание и

объяснение в том факте, что кокетство

нравится мужчине. Женщина — кокетка,

потому что мужчина желает, чтобы она была

такою. Поэтому, так как женщина, по

крайней мере в нашем обществе, не имеет

другого исхода для освобождения, как

только покровительство мужчины в браке

или вне брака, то она, естественно, старается

развить в себе те способности, которые

лучше всего могут привлечь мужчину и

завоевать ей его покровительство, и

применяет свое искусство к каждому

мужчине, при каждом удобном случае, без

особенного разбора.

Мужчина любит, чтобы женщина была

хорошо одета и привлекательна, чтобы она

удовлетворяла его эстетическим

требованиям и его чувствам, чтобы она,

одним словом, умела нравиться ему.

Женщина стремилась действовать сообразно

с этими желаниями и стала заботиться о

своей персоне и о своем туалете, стала

белиться и румяниться, придумывать

прически, начала изучать гармонию цветов и

форм в одежде, она изобрела самые

утонченные подробности моды, прически,

кокетливые манеры, игру глаз, нежные и

коварные улыбки. Кроме того женщине,

чтобы быть избранной, недостаточно только

нравиться вообще: она должна нравиться

более других своих подруг и соперниц.

Отсюда происходит то соревнование,

которое изощрило ее искусство, ввело в

него элементы хитрости, расчета и страсти.

Этот способ борьбы — исключительная

принадлежность женщины. Мужчина идет

прямо к цели, не скрываясь, не прибегая к

хитростям, потому что он по природе своей

исполнен энергии, силы воли, так как всегда

имеет возможность стремиться к тому, что

ему нравится, при полной вероятности

получить желаемое. Женщина к тому же

знает, что время ее расцвета ограничено, что

красота ее блекнет по прошествии первой

молодости, и что у мужчины много

развлечений, которые могут отдалить его от

нее — и вот все ее кокетство сообразуется с

этими данными. Она научилась обольщать

надеждами, не рискуя своей репутацией,

обнаруживая свои чувства лишь настолько,

насколько это ей кажется нужным, вести

три, четыре любовные интриги

одновременно, с полным хладнокровием

выжидая благоприятного момента, чтобы

затянуть петлю.

Эта игра кокетства мало разнится от столь

грациозной и скромной игры любви. Здесь

разница только в оттенках, заметных лишь

для острого и опытного женского глаза. И

здесь и там — то же усилие привлечь к себе

внимание, та же ласковая настойчивость

взгляда, та же горячность и то же волнение,

тот же страстный шепот — как у

влюбленной, вкладывающей в эту игру всю

свою душу, все свое сердце и всю себя, так

и у кокетки, которая проделывает всю эту

мимику любви подобно хорошей актрисе, не

отдавая этой игре ни крупинки своего

истинного чувства.

Мужчины удивительно наивны и неопытны в

этом случае и никогда не умеют разобраться

в чувстве, которое выказывает им женщина.

Чересчур веря в свою неотразимость, они с

удовольствием принимают каждый знак

интереса или предпочтения и не

подозревают обманчивости и

преднамеренности выказываемых им чувств.

Вследствие этого мало-мальски кокетливой

девушке редко не удается быстро и выгодно

выйти замуж, потому что мужчина, даже

более умный и добрый, чем она, легко

запутывается в ее сетях, тогда как редко

бывает, чтобы девушка привлекла к себе

мужчину единственно обаянием своей

скромности и своей добродетели.

Следовательно: так как мужчина

обыкновенно не умеет отличать кокетку от

истинно любящей женщины, то женщина,

выказывая ему чувства, которые ему

нравятся, находит себе полное оправдание в

успехах своего кокетства.

Тем не менее любопытно видеть, какими

глазами мужчины и женщины смотрят на

столь распространенный способ завоевания

мужчины женщиной — на кокетство. Как

мужчина, так и женщина с негодованием

отвергают, как обиду, одна — обвинение в

пользовании этим средством, другой —

указание на то, что имел глупость попасться

на эту удочку.

Женщина утверждает и повторяет, что

любовь, симпатия, страсть толкнули ее на

крайние и чрезмерные проявления чувства;

мужчина же ни минуты не будет сомневаться

в том, что самая прелестная, самая

очаровательная женщина действительно

поддалась обаянию его физических и

нравственных качеств, в силу которых и

приняла предлагаемую им любовь.

Здесь-то кокетство и находит свое

оправдание. Если кокетство и любовь так

схожи по своим внешним проявлениям, а

главное, если они дают одинаковые

результаты, то вполне понятно и до

известной степени справедливо, что они

часто заменяют друг друга и взаимно

помогают друг другу. Когда покупатель

находит, что поддельные камни так же

хороши, как и настоящие, то продавец

поддельных камней не обязан разуверять его

в этом мнении; если мужчину так легко

заманить кокетством, то не женщине же

доказывать ему, что он ошибается. Да

нельзя даже осуждать и то чувство

стыдливости или скрытности, благодаря

которому женщина утверждает, что она

действовала в силу самого искреннего

чувства любви, а не с помощью кокетства

или из расчета.

Следовательно, мужчина отчасти сам

виноват в кокетстве женщины, так как

слишком охотно и легко поддается обману,

слишком часто принимает мишуру за золото,

кокетство за любовь. Если бы мужчина не

воображал себя таким высшим существом,

таким неотразимым победителем, которому

всякое выражение любви и восхищения

кажется натуральным и законным, он

научился бы различать те тонкие, но тем не

менее ясные оттенки, которые существуют

между любовью и кокетством. И от этого

его победа нисколько не потеряла бы своей

приятности и своего очарования, потому что

и истинная любовь также способна

прибегать к кокетству, еще более

грациозному и интересному, кокетству, не

наносящему ущерба искренности и

бескорыстию более глубокого чувства.

Мужчина не имеет порока кокетства, но зато

обнаруживает другие соответствующие

формы тщеславия и, между прочим,

чрезмерное социальное честолюбие.

Мужчина стремится к социальному

положению, дающему славу, популярность,

богатство, с такою же энергией, с такою же

готовностью пожертвовать всем, как

женщина — к красоте, которая доставит ей

господство над мужчинами; и как женщина

измышляет и употребляет бесчисленное

множество хитростей, чтобы выказать

признаки красоты, которою не обладает,

точно так же мужчина стремится придать

себе иллюзию известного социального

значения: он претендует не только на

общественные и политические должности,

действительно доставляющие власть и

служащие как бы показателем его

превосходства, но стремится также просто к

внешним атрибутам, к титулу этих

должностей; мужчины хотят «фигурировать»,

даже не имея авторитета власти. Есть так

много мужчин, просто-напросто

покупающих этот титул за деньги, столько

подставных депутатов, «соломенных»

претендентов. Они совершенно напоминают

женщин, добивающихся путем кокетства

поклонения, которого иначе никогда бы не

удостоились: поклонения чисто

формального, но сравняющего их, по

крайней мере внешним образом, с самыми

красивыми и привлекательными

женщинами.

Что женское кокетство имеет главною целью

замужество — это доказывается тем, что,

достигнув этой цели, женщина обыкновенно

перестает заниматься собой, тогда как

кокетки обречены на кокетство пожизненно,

по своей профессии нравиться мужчинам.

Кокетством называют также любовь к

нарядам, к украшению своей особы, не

покидающую женщину и после замужества и

не служащую уже оружием завоевания. Я со

своей стороны, как, вероятно, и

большинство людей, знаю женщин, уже не

молодых, не имеющих ни малейшего

желания возбуждать страсти, поглощенных

заботами о муже и детях и тем не менее все

еще одержимых страстью к нарядам. Здесь

вступает в силу совершенно другой фактор:

соперничество между женщинами.

Роскошные платья и украшения становятся

для женщины символом и вывескою

социального положения, богатства, и,

следовательно, дают мерку ее социального

значения. Мужчины стремятся к тому же

иными средствами: ордена, дипломы, успех

политический и профессиональный для них

имеют такое же значение. Но и эти

недостатки, и эта пустота, в которых

упрекают женщин, коренятся, как мы

видели, в условиях среды и воспитания.

Кокетство есть одно из немногих средств,

данных ей для того, чтобы добиться мужа и

независимости. Если бы женщина допущена

была к участию в социальной жизни, если

бы она могла использовать свои

интеллектуальные силы, выказать свои

способности в мире искусства и на

общественных должностях; если бы мужчина

искал и ценил в женщине высшие ее

качества: ум, трудоспособность,

продуктивность — то есть то, чего женщина

ищет в мужчине, тогда, по всей вероятности,

женщина, удовлетворяя своему инстинкту

привлекать к себе мужчину, бросила бы

ухищрения кокетства для более

благородного оружия — серьезной и

продуктивной деятельности.

Другой, преимущественно женский порок —

это злословие. Достаточно войти в дамский

кружок, в одну из наших гостиных,

кажущихся уютными гнездышками, полными

приветливости и ласки, чтобы составить

себе понятие о склонности женщин к

злословию. Однако злословие — злословию

рознь. Есть злословие добродушное, легкая

насмешка над манерами, действиями и

стремлениями женщины, не могущей быть

соперницей. Так, молоденькие девушки

лукаво подсмеиваются над томными

взглядами и красным лицом старой

гувернантки или разбирают богатый, но

бесвкусный наряд провинциальной дамы.

Затем есть более тонкое, более острое

злословие, мишенью которого является

возможная соперница, злословие, которое

девушки пускают в ход против других

соревновательниц в погоне за «хорошей

партией», или то, которое дамы направляют

против других, более богатых и красивых

женщин. Это злословие, состоящее из

подозрений, недомолвок, намеков,

булавочных уколов, искусно сплетенное из

правды и неправды, рассказанной с

большим или меньшим правдоподобием и

соединяющее будто бы добродушные

замечания с притворным сожалением и

злыми намеками.

Послушайте, как группа дам разбирает

известие о чьем-нибудь браке. Если это брак

по страсти? Человек женится с завязанными

глазами. — Брак по расчету? Люди, у

которых вместо сердца часовой механизм.

— Невеста богата? Ее берут из-за приданого.

— Бедна? Жених попался на удочку

кокетства. — Надо сознаться, что если

мужчина пользуется более ядовитой и более

вредной формой злословия против

соперников и конкурентов, преграждающих

ему путь, он однако никогда не предается

тому упорному злословию из любви к

искусству, которое часто присуще даже и не

злым женщинам.

Дело в том, что женщина, принужденная

вращаться в тесном кругу лиц и вещей, не

имея более серьезных забот и более важных

дел общественной жизни, естественным

образом развивает в себе все эти

способности острой и едкой

наблюдательности. Свои умственные

способности, которые она не имеет случая

развивать и проявлять иным способом, она

обращает на то, чтобы высматривать и

разбирать смешные стороны и недостатки

людей, на что не требуется большого усилия

воображения и что все-таки не дает ее уму

покрыться ржавчиной.

Кроме того злословие есть для женщин как

бы платонический исход, утешающий их

немного в том, что жизнь не дала им того,

что обещала. Конечно, это в сущности

старая басня о слишком зеленом винограде:

женщина, на долю которой слишком часто

выпадает жизнь, полная забот и лишений;

женщина, которая хотела бы иметь

ласкового мужа и должна переносить над

собой власть грубого человека; которая

охотно надела бы на себя красивое платье и

должна довольствоваться платьем,

вышедшим из моды; которая желала бы

держать салон и не имеет ни одного

поклонника, — хватается за это мелкое

мщение, единственное, которое ей доступно

— отмечать недостатки того, кто обладает

как раз тем, что она желала бы иметь, и она

делает вид, что находит презренными и

жалкими тех, кому она втайне завидует.

Одним словом, она намеренно надевает себе

темные очки злословия, сквозь которые

видит в темном свете чужое счастье и чужие

радости. Мужчины же, имеющие другие

способы подняться в глазах людей, могущие

дать более практическое и непосредственное

применение своей деятельности, гораздо

менее впадают в злословие. Менее

злословят также и женщины, живущие в

больших городах, где жизненные интересы

шире, умственный кругозор обширнее, где

они получают более разнообразные

впечатления общественной жизни, театров и

т.д. Менее злословят также женщины,

занятые умственным трудом, который служит

хорошим отвлечением от этого ложного

направления женского ума.

Но у мужчины, в свою очередь, есть такие

недостатки, от которых совершенно

свободна женщина. Мужчина, может быть,

даже бессознательно, гораздо эгоистичнее

женщины; он с самого детства привыкает

чувствовать себя мужчиной, который может

командовать и требовать. Может быть, даже

эгоизм его и развивается вследствие того,

что он никогда почти не встречает в

женщине серьезного сопротивления, но в

высказываемой ею готовности преклоняться

перед его волей видит как бы поощрение

его требовательности. Таким образом, он,

наконец, утверждает себя в мысли, что вся

семейная жизнь должна вращаться вокруг

него, как вокруг центра, и ему кажется

вполне естественным, чтобы никогда не

было препятствий его желаниям и его

намерениям. Мужья и братья искренно

считают себя выше своих жен и сестер, всех

женщин семьи и воображают, что они могут

требовать от них слепого повиновения, что

женщинам не должно нравиться ничего,

кроме того, что нравится им самим, и не

допускают, чтобы они могли иметь

собственное мнение и свой личный взгляд

на вещи. Я, например, лично наблюдала

следующий факт, повторяющийся в иных

формах во многих случаях: чета, живущая в

полном мире и согласии, имеет совершенно

различные музыкальные вкусы: муж любит

оперетку и ненавидит Вагнера; жена обожает

Вагнера и Бетховена и терпеть не может

оперетку. Муж, считая себя отличным

супругом, — да это, действительно, так и

есть, — не хочет ходить в театр без жены и

находит справедливым и натуральным,

чтобы жена сопровождала его в оперетку,

но не желает с нею слушать скучную для

него оперу Вагнера. Он искренно считает

себя в полном праве и не думает, что

поступает эгоистично, заставляя жену свою

разделять свое удовольствие и не желая

сделать ей приятное. Этот род

бессознательного эгоизма, состоящего в

том, чтобы навязывать свои вкусы женщине,

встречается у мужчин на каждом шагу. Но

это наиболее сносная форма эгоизма, так

как она основана на искреннем убеждении в

том, что другим должно нравиться то, что

нравится нам. Менее выносима другая

форма эгоизма, в которой мужчина ради

утверждения своей нравственной и

материальной власти забывает свой долг

учтивости и традиционного рыцарства: за

столом в семье выбирает себе лучший

кусок, в железнодорожном вагоне занимает

самое удобное место, а в комнате — самое

мягкое кресло! Женщина в редких случаях

бывает эгоисткой, потому что она редко

пользуется привилегиями своего пола, редко

бывает самостоятельной, большею частью

подчинена власти мужа, брата, отца, всегда

должна была, чтобы добиться чего бы то ни

было, стараться, чтобы ее желание

встретило сочувствие, стараться услужить,

не быть в тягости, никогда не претендовать

ни на что, всегда уступать окружающим,

признавать их вкусы законными и

справедливыми, быть уступчивой, кроткой

— одним словом, альтруисткой. Мужчина,

помимо эгоизма, имеет еще и другие

недостатки: он самовластен, несдержан и

раздражителен, вспыхивает из-за пустяков,

взыскателен к малейшей ошибке,

демонстративно высказывает свой гнев.

Мужчина говорит беспрестанно: «Я так

хочу!» «Я хозяин!» и никогда не употребляет

условной формы, не говорит, напр., «я бы

сказал», «я бы предложил», «я бы желал»,

но всегда говорит: «Я говорю», «я думаю»,

«я приказываю» и нередко позволяет себе

бить кулаком по столу и швырять на пол

книги и тарелки. Я была однажды

свидетельницей следующей сцены в

ресторане: одному господину понадобились

спички, чтобы закурить сигару; он звонит,

но лакей, занятый у другого стола, не мог

прибежать в ту же минуту. Господин мог

попросить спичку у соседа или подождать

минуту; но он выходит из себя, считая себя

оскорбленным, бросается в контору с

ругательствами и криками. Несоответствие

между гневом и ничтожной причиной его —

было очевидно и характерно.

Женщина же, несмотря на то, что действует

весьма часто под впечатлением импульса,

редко выказывает порывы гнева, может

быть, вследствие того, что, привыкнув к

кротости, к уступчивости скорее, чем к

авторитетности, принуждена была владеть

собой, сдерживать свои порывы; может

быть, еще и потому, что гнев, как и

жадность в еде, не эстетичен, она

бессознательно, не отдавая себе в том

отчета, избегает всяких некрасивых

проявлений, искажающих лицо, как напр.,

выражение гнева. Женщина старается по

возможности скрывать свои внутренние

ощущения. У нее может кипеть в сердце

злость, но она сдерживает свои порывы и

не допускает себя до резких проявлений

гнева.

Итак, после этого сравнительного анализа

пороков обоих полов мы можем вывести

заключение, что большинство пороков

мужчины происходит от избытка власти и от

сознания, что он может безнаказанно

пользоваться ею, тогда как недостатки

женщины, наоборот, вытекают из ее

слабости и из ее зависимого от мужчины

состояния. Из всего этого можно заключить,

что при улучшении условий жизни, когда

женщина будет пользоваться большей

свободой, а мужчина привыкнет сдерживать

себя, характер обоих полов значительно

улучшится. Женская природа отличается,

правда, множеством недостатков чисто

женского характера, но также и множеством

добрых качеств, и если бы мы могли

положить на одну чашку весов ее

недостатки, а на другую — ее добродетели,

то последние, наверное бы, перевесили.

Женщина — многие уже говорили это —

живет, чувствует более сердцем, нежели

умом; все ее ощущения, ее чувства, ее

способности проявляются в этом

направлении, в этом характерные черты ее

личности. Тщеславие у женщины — есть

непреодолимое желание нравиться, у

мужчины же — это страстное желание

достигнуть положения, торжествовать над

другими. Чувство, которое у мужчины

выражается в справедливости и умеренной

привязанности, в женщине проявляется

потребностью слепо жертвовать собой.

Любовь у мужчины — радость

чувственности, гордость обладания,

проявление своей личности; у женщины —

нежность, кротость, желание подчиниться,

слиться воедино с возлюбленным, сделаться

его собственностью. Это то чувство, которое

одному внушает гордость, другой смирение.

Благодаря этим специальным и характерным

чертам женской души женщина имеет те

прирожденные свойства и добродетели,

которых мужчина, без особенного усилия со

своей стороны, не проявляет.

Специфическими и особенно приятными

чертами характера женщины являются ее

оптимизм, ее веселость, общительность —

она создает большую сумму радости для

себя самой и для других. Удивительно даже,

что она веселее и более светло смотрит на

жизнь, чем мужчина, несмотря на свою

абсолютную зависимость, несмотря на то,

что большею частью должна жить так, как

заставляют ее жить другие, жизнью

совершенно различной от той, о которой она

мечтала, — тогда как мужчине обыкновенно

не представляется никакого препятствия,

ничто не мешает ему развивать, как ему

хочется, свою деятельность, строить свою

жизнь так, как он того желает, согласно

своему идеалу счастья. А между тем

мужчина в большинстве случаев гораздо

менее весел и спокоен, нежели женщина, и

всегда озабочен и полон беспокойства. Он

менее интенсивно наслаждается счастливо

сложившимися для него обстоятельствами,

более расстраивается из-за пустяков; он —

пессимист, видит все в черном свете даже и

тогда, когда не имеет соответственных

причин печалиться. А перед затруднениями

отчаивается и теряет мужество гораздо

скорее, нежели женщина.

Женщина же, напротив, обладает

божественной способностью уметь

наслаждаться радостью, исчерпывая ее

вполне, и в то же время гораздо скорее

мирится с горем, подчиняется невзгодам и

несет свой крест с терпением и

покорностью. Женщина, — я, конечно, имею

в виду женщину средней нормальной линии

жизни, т.е. такую, которая вступила в брак и

видит свою судьбу и судьбу близких хотя бы

скромно обеспеченной, женщину, имеющую

порядочного мужа и недурных детей, —

такая женщина счастлива и довольствуется

малым. Стесненные экономические условия

не только не удручают ее, но еще служат

основательной причиной гордого

самоудовлетворения: она рада работать с

утра до ночи, чуть что не мыть полы,

стряпать, а затем штопать чулки и кроить

рубашки, довольная тем, что чувствует себя

полезной и необходимой. Редко жалуется

она на свои скудные средства, редко

сожалеет о более блестящей участи, утешая

себя тем, что многим женщинам выпала

гораздо более суровая доля. Она мечтает о

грандиозной будущности для своих детей, но

потом удовлетворяется скромной

действительностью и, таким образом, из

всего сумеет естественно и без усилия

извлечь элементы радости.

Еще другая характерно-женская добродетель

— это умение сдерживать себя в мелких

неприятностях, скрывать свое беспокойство,

быть ровной и мягкой, снисходительной,

кроткой и не злопамятной. Терпение есть

инстинктивное качество женщины, может

быть, зародившееся в ней в отдаленнейшие

времена, когда каждое ее поползновение к

непослушанию вызывало еще побои... а

порою могло стоить и жизни. Затем

терпение ее развилось уже в менее древнюю

эпоху, когда она заметила, что морщины

гнева и искажение черт лица злобой не

делали ее красивее. Может быть, также и

материнство, представляющее собой

длинный, непрерывный ряд актов терпения,

жертв и добровольных трудов, переносимых

с охотою, также способствуют развитию в

женщине ее изумительного терпения и

снисходительности. Если вполне понятна

терпеливость матери по отношению к

своему ребенку в нормально сложившейся

ее жизни, то как не удивляться

благоприобретенному терпению

учительницы, няни, бонны по отношению к

детям, с которыми не связывают их никакие

узы родства или привязанности. Посетите

детский сад или школу для маленьких детей,

и вы увидите, что это такое! Тут собрались

дети, которые не понимают, забывают,

которые бывают рассеяны, упрямы, грубы,

плаксивы, сопливы и грязны. И у одной

учительницы бывает иногда человек

пятьдесят, от шести до семилетнего

возраста, по пяти-шести часов в день. И она

ни на минуту не теряет своего спокойствия,

своей мягкости и снисходительности: ей

кажется естественным по сто раз повторять

одно и то же, самое простое, объяснение и

не возмущаться тщетностью своих усилий,

если в сотый раз ей букву О называют И.

И кроме того, мне кажется замечательной в

женщине непосредственная и простодушная

терпимость, с которой она безропотно

переносит дурной характер живущих с нею

людей, тогда как мужчина, напротив,

находит весьма естественным срывать на

домашних неприятность, испытанную им вне

дома от чужих. Осложнение в болезни

пациента, запоздавшее письмо, холодный

поклон знакомого, выговор со стороны

начальства или дерзость подчиненного —

все это причины, служащие для того, чтобы

поднять целую домашнюю бурю. — Это

объясняется тем, что мужчина вне дома

принуждает себя к сдержанности из

благоразумия, из выгоды, из страха, дома же

он считает себя вправе распускать себя и

давать волю своему дурному настроению.

Жена или сестра, вместо того чтобы

возмущаться его незаслуженными

резкостями и бессмысленными выходками,

считают своим долгом не протестовать, не

реагировать, а, наоборот, стараются удалять

всякую причину раздражения, могущую

разрядить электричество, накопившееся в

груди разгневанного владыки. С неменьшим

терпением и силой воли жена скрывает от

мужа свои собственные неприятности и

беспокойства, от которых также не изъята

домашняя жизнь женщины: нечестность

прислуги, дурная отметка в дневнике сына,

затруднение, хотя бы и не важное, в деньгах

— все это не менее неприятные для

женщины вещи, нежели для мужчины

запоздавшее письмо или профессиональные

неудачи. Но она всегда старается побороть

в себе всякие признаки упадка духа, всякое

неприятное настроение, чтобы не выказать

его.

Формы женского терпения бесконечно

разнообразны; они состоят из самых простых

элементов: ясности духа, сдержанности и

твердости характера; все это добродетели не

особенно яркие, но тем не менее весьма

ценные, потому что служат буфером для

многих опасных столкновений и разрешают

многие опасные осложнения.

Другое качество женщины, отлично

служащее ей в повседневной жизни, в ее

ложном положении царицы без скипетра, —

это ее врожденный здравый смысл, ее

чудесная способность почти безошибочно

судить о людях, пользоваться

случайностями для собственной пользы с

удивительной изворотливостью и выбирать

средства. По всей вероятности, эти качества

были главными и единственными ресурсами

женщины, на которые она могла

рассчитывать для того, чтобы основать

счастье своей жизни, чтобы господствовать

над окружающими и управлять ими. Потому-

то она и приобрела в этом отношении такое

удивительное умение и такой необычайный

такт. Женщина наблюдательна от природы.

«Когда мужчина и женщина входят

одновременно в комнату, — говорит

Кабанис, — женщина выказывает

удивительную меткость и быстроту

суждения. Это объясняется ее неизменным

интересом к тому, что ее окружает». Бросьте

взгляд за кулисы политической,

литературной жизни, журналистики,

бюрократии и научного мира и вы увидите,

что всюду интригует и действует женщина,

которая устраивает, создает и разрушает.

Она является полновластной госпожой в

своем доме, где делает, несмотря на

кажущееся подчинение, все, что хочет. Мне

кажется, что ничто иное не может служить

лучшим, более поразительным явным

доказательством того, что подчиненное

положение ее сделало ее ум более тонким,

изворотливым и догадливым. И эта ее

догадливость и тонкость ума до известной

степени освободила ее от подчинения.

Терпение заставляет женщину переносить

жизнь такой, какая она есть; догадливость

же побуждает пользоваться всеми теми

элементами, которые дает жизнь, чтобы

извлекать из нее наибольшую сумму

радости и знания. Она действует с глубоким

знанием своих сил и своих тайных средств

очарования. Она знает, до какой степени эти

средства могут служить ей. Она знает, когда

должна показаться, скрыться, разыграть

роль смиренницы и когда выказать

уверенность в своей силе и дерзость, знает,

когда должна быть настойчивой и когда

уступать и прощать; уметь терпеливо

выждать случай и воспользоваться им с

быстротою молнии. Догадливость, одним

словом, дисциплинирует все ее чувства и

направляет их к ясно определенной и

намеченной ею цели: завоевать себе

выдающееся положение в жизни и захватить

свою долю успеха и значения в обществе.

Такими-то способами, такими-то отчасти

коварными средствами она завоевала себе

свой пост фактической, если и не

номинальной, царицы — каковой является

по преимуществу в наше время женщина.

Кокетство в разные эпохи

и у различных народов

Кокетство вообще не пользуется большим

почетом в ряду женских качеств. Мужчины,

столь чувствительные ко всякого рода

кокетству, к его грациозным уловкам, к

искусному флирту и к его хитростям,

поощряющие кокетство и вызывающие его,

тем не менее отзываются о нем с

презрением, считают его доказательством

более низкого уровня развития женщины. Да

и сами женщины, так многим жертвующие

для кокетства, женщины, для которых оно,

как мы увидим ниже, необходимо, делают

вид, что глубоко презирают кокетство и

обижаются названием «кокетки»! Мне

кажется, однако, что они в этом случае

поступают неправильно. Нетрудно было бы

доказать, что кокетство оказало

человечеству огромные услуги, вполне

вознаграждающие за все дурные стороны

его.

Во времена глубокой древности кокетство

служило женщине охраной от грубости и

насилия мужчины, охраной, доведшей ее до

настоящего, хотя и непризнанного,

владычества; что касается мужчин,

делающих вид, что они презирают кокетство,

то им не мешает напомнить, что у многих

животных пород самцы стараются

прельстить самок своим кокетством! Самки

в царстве пернатых не блещут оперением,

имеют слабый голос и не щеголяют своею

внешностью. Зато самцы, покрытые

великолепными перьями, с пестрыми,

красивыми хвостами, с хохолками,

гребешками и бородками, звонко поют,

летая вокруг самок, выражая этим свое

усердное ухаживание, страстное желание

понравиться им. Кокетство, одним словом,

есть необходимое условие в жизни

некоторых пород, связанное с таинственным

стремлением индивида к продолжению

рода, к продолжению своей жизни в

новорожденном детеныше. Тот или другой

пол, смотря по тому, который из них

занимает более или менее выгодное или

благоприятное положение, делает «авансы»

или принимает их, как должное, как дань,

приносимую его красоте и увлекательности.

В человеческой породе, в которой, по

вышеуказанным причинам, женщины имеют

тенденцию быть многочисленнее мужчин и

находятся в столь неустойчивых и

зависимых условиях жизни, женщина

нуждается в мужчине. Поэтому кокетство

имеет чисто мужское происхождение в том

смысле, что развилось оно в женщине

единственно благодаря желанию нравиться

мужчине, привлечь к себе его внимание,

сделаться предметом его вожделений. Таким

образом женщина избирается мужчиной не

потому, что она добра, скромна и способна

любить, но лишь потому, что имела в себе

элементы, соответствовавшие смутному и

вместе с тем сильному желанию самца, и

затем потому, что, когда ей удавалось

пленить его, он временно забывал о том,

что она его рабыня, и осыпал ее подарками

и ласками и, в свою очередь, делался ее

рабом. Нравиться мужчине и быть желаемой

сделалось естественным стремлением,

насущной потребностью жизни женщины.

История Самсона и Далилы всегда внушала

мне страх за судьбу бедных женщин того

времени. Как ужасно и печально, что рядом

с мужчинами, обладающими грубой силой

Самсона, женщины не имели иного средства

достигнуть своей цели, как только покорить

их чувственными ласками и кокетством. И

становится понятным, что женщина во что

бы то ни стало старалась

усовершенствоваться в этом искусстве.

Каких только жертв не приносит женщина,

каким мучениям не подвергает она себя

ради приобретения той красоты, которая в

той или другой расе прельщает мужчину.

Она достигала даже полного изменения

своего физического облика сообразно с

весьма различными идеалами красоты,

господствующими в некоторых племенах и

расах. Так, например, готентотки стремятся

приобрести тот род красоты, который

диаметрально противоположен нашим

понятиям об эстетике: они до невероятных

размеров развивают свои ягодицы

(стеатопигия), ибо эта для нас

отталкивающая форма соответствует идеалу

красоты готентотов. Папуаски имеют груди,

висящие до колен, и они забрасывают их за

шею, — папуасы очень ценят этот для нас

отвратительный род красоты. Женщины

Туниса до замужества подвергают себя

режиму откармливания, поедая невероятное

количество риса и сладостей до тех пор,

пока от толщины не теряют способности

двигаться: чем чудовищнее их толщина, тем

более удовлетворяет она вкусам тунисских

мужчин. Однако это откармливание себя

рисом — ничто в сравнении с мучениями,

которым подвергают себя женщины,

принадлежащие к некоторым другим расам.

Так, например, на острове Малакк

особенной красотой в женщине считается

длинная шея. Поэтому с девочками матери

поступают так: с самого рождения на

девочку надевается род деревянного

ошейника, заставляющего ее держать голову

кверху. Этот ошейник делается постепенно

все более и более высоким, и таким образом

к 15 или 16 годам получается чудовищная

шея в десятки сантиметров длины. В других

странах женщины, чтобы достигнуть в

глазах мужчин идеала красоты, вырывают

себе передние зубы и вставляют между

деснами и внутренней стороной губы

пластинку, которая очень мешает им при

еде. Китаянки приносят в жертву на алтарь

кокетства свои ноги: при помощи особых

мучительных приспособлений они

превращают их в маленькие культи, на

которых едва могут ходить, и все это

единственно ради несообразных вкусов

своих мужчин. И никто никогда не скажет,

что женщины переносили и переносят все

эти мучения для собственного удовольствия!

Их побуждает к этому, столь

противоположному их природе образу

действий глубокий и бессознательный

инстинкт самосохранения и личной

неприкосновенности, надежда быть более

красивыми и, следовательно, более

желанными. Все физические мучения,

которым добровольно подчинялась

женщина всех рас и времен, и которые так

глубоко изменили ее тип, показывают, до

какой степени крепко коренится чувство

женского кокетства в древности всех стран.

Однако физические изменения служат лишь

внешним показателем изменений

психических, столь же глубоких,

бессознательных и непроизвольных. Так,

например, в психических расстройствах, во

время которых происходит частичное

разложение индивидуальности на ее

составные элементы, прежде всего

разрушаются и распадаются элементы более

поздней формации. Прежде всего исчезают

те понятия и способности, которые человек

приобрел уже в более поздний период

своего органического развития, а также

позднейшие и искусственные наслоения

культуры, тогда как более древние

врожденные свойства, тщеславие и

расположение к гневу, более глубоко

укоренившиеся в его индивидуальности,

остаются и преобладают в нем. И вот мы

видим, что кокетство у душевно-больной

женщины переживает все другие черты

характера. Уже потеряв чувство

стыдливости, чистоты, приветливости, она

все еще сохраняет инстинкт кокетства и

заботу о своей красоте. В больницах для

умалишенных женщин, в которых умерло

уже воспоминание о том, что было мило и

дорого, у которых совершенно исчезло

чувство стыда, погасла последняя искра ума,

эти несчастные еще продолжают глядеться в

зеркало и украшать себя всем, что

попадается под руку: старыми полинявшими

тряпками, смятыми цветами и лентами,

позолоченными бляхами и разноцветными

блестками. И не может быть более

печального зрелища, как то, которое

представляют эти несчастные,

выказывающие перед бессознательными

больными и перед сиделками то, что прежде

они так тщательно скрывали: чувственное

стремление вызывать поклонение и

ухаживание мужчин путем красивых нарядов

и драгоценных украшений.

Кроме того, в больницах, где лечат самые

ужасные болезни, где бедные женские тела

покрыты бывают отвратительными язвами,

нет женщины, которая видела бы себя

такою, какова она на самом деле, которая,

вполне обладая умственными

способностями, не льстила бы себя

надеждою поправиться. Каждая из них

гонится за неопределенной мечтой

возрождения красоты, и благодаря какой-

либо приятной или пикантной черте думает

внушить чувство желания мужчины. Я

помню одну бедную горбунью, которая с

удовольствием гляделась в зеркало и

находила, что двойное возвышение, которое

было у нее спереди и сзади, великолепно

выдвигало и подчеркивало тонкость ее

«талии». Таким образом — это психическое

состояние больных женщин показывает нам,

что кокетство есть основной и первородный

элемент женской индивидуальности.

Наблюдения над маленькими девочками

подтверждают этот факт. Тщеславие есть

первое чувство, возникающее в душе

девочки, и чем моложе ребенок, чем

непосредственнее его психика, которую не

смущают еще понятия условности, тем

сильнее и очевиднее выказывается этот

инстинкт. Мы видим нередко девочек,

которые еще не совсем твердо стоят на

ножках, а уже подползают к зеркалу,

улыбаются своему отражению и украшают

себя чем только могут; а когда видят

девочек, лучше одетых, чем они, начинают

плакать, сердятся и даже дерутся. Но это

тщеславие не останавливается на внешней,

простой форме одежды; оно превращается

вскоре в страстное желание производить

эффект и привлекать ухаживателей.

Однажды у четырехлетней девочки

спросили, чего бы она желала на свои

именины? Она отвечала: «сидеть за столом

между X и Z», — т.е. между двумя

офицерами. Другая, которой не было еще

трех лет, увидя в полуоткрытую дверь

гостей, бросалась к няне, чтобы та надела ей

красивый передник, распустила ее волосы и

опрыскала руки духами.

То же чувство кокетства, которое у девочки

двух лет проявляется так непосредственно и

свободно, живет в виде неумирающего

инстинкта и у шестидесятилетней старухи.

Если только женщина не испытала больших

страданий, срывающих многие листья с

дерева жизни, она никогда не чувствует себя

состарившейся. Я помню, как часто моя

старая тетка повторяла: «В сущности,

пятьдесят лет — это расцвет жизни!» И это

казалось мне страшно смешным, когда мне

было пятнадцать лет и когда мне

тридцатилетний возраст представлялся

глубокой старостью. Теперь, когда мне

самой перевалило за тридцать, я начинаю

мириться с идеей моей старой тетки... Да,

старость не изглаживает в женщине

стремлений к кокетству: забота о том, чтобы

казаться не столь «поблекшей», иметь еще

кое-какие «остатки красоты», быть

интересной и, что всего удивительнее,

наивное убеждение в успехе служит

утешением всякой поблекшей красавице.

Один мой приятель, хирург, рассказывал,

что принужден был сделать операцию одной

старой даме с фальшивой челюстью. Она не

предупредила его об этом, потому что даже

и на операционном столе не могла вынести

мысли, что она может показаться слишком

некрасивой и дряхлой! Эта неосторожность

могла стоить ей жизни: она могла

задохнуться во время хлороформирования!

Вспоминаю еще, с какой наивной радостью

одна дама, которой было уже за шестьдесят

лет, рассказывала о маскараде, на котором в

первый раз в жизни была в маске и домино,

как к ней подходили мужчины, ухаживали за

ней, называя ее «прелестной маской». И

хотя смех, возбуждаемый в ее спутниках

этой ошибкой, должен бы отнять у нее

всякую иллюзию, однако уже самый факт,

что старушка могла, как бы то ни было,

произвести впечатление юности, грации и

прелести и зажечь крошечную искру

желания, согревал ее сердце и придавал

блеск ее глазам!

Как пример кокетства, упорно живущего за

пределами юности, приведем тот факт, что

знаменитая Диана де Пуатье, чтобы в 70 лет

не показать, во что превратилась ее красота,

которую Брантом называл ни с чем не

сравнимой, всегда носила маску, даже когда

отправлялась на охоту.

Ни бедность, ни богатство, ни социальное

положение не влияют на кокетство

женщины, которое у всех женщин — в

классе миллионеров и в классе пролетариев

— выражается почти одинаковым образом.

Бедная модистка, готовая есть черствый

хлеб и пить воду, чтобы сберечь деньги на

цветок к шляпке или на ленту, не многим

разнится в душе от тех богатых и знатных

женщин, которые украшают себя

бриллиантами и жемчугами.

Принято думать вообще, что кокетство у

женщин является следствием постоянных

сношений с мужчинами и есть результат

желания обратить на себя их внимание и

привлечь их любовь. А между тем даже в

заключении и в уединении женщина

сохраняет эту выдающуюся черту своего

характера.

Не будем говорить о бедной Манон Леско,

которая, умирая от жажды в пустыне,

бросает последний взгляд на свое

зеркальце; но послушаем свидетельство

тюремных врачей и надзирателей, которые

утверждают единогласно, что заключение не

только не уничтожает в женщине чувства

кокетства, но, наоборот, развивает и

обостряет его. Заключенные для

удовлетворения этого чувства прибегают к

самым любопытным средствам. Одна из них,

рассказывал мне один тюремный врач,

переносила жажду, чтобы сохранить воду в

стакане, на дно которого положен был

кусочек темно-синей бумаги; таким образом

получалось зеркало. Д-р Кадальцо, директор

женского исправительного заведения, дает

много интересных сведений о заключенных.

Известно, что тюремные правила по

отношению к одежде и туалету заключенных

весьма строги, что женщинам запрещено

иметь белила, румяна, пудру и всякие

косметики. Но тщеславие их перед этим не

останавливается. Многие ухитрились добыть

себе «белила» следующим образом: они

терпеливо облизывали стены своих камер и,

пережевывая известь, получали нечто вроде

«белил», которыми с гордостью вымазывали

себе лицо. Одна из них была разрисована,

как балетная танцовщица, и никто не мог

понять, откуда она достала столько краски.

Тщетно обыскали всю ее камеру и наконец-

таки нашли ключ к загадке: полотно, из

которого сделаны были рубашки

заключенных, имело красную нитку в

основе. Женщина вытаскивала эти нитки,

клала их в небольшое количество воды и

оставляла их в ней до тех пор, пока вода не

окрашивалась в красный цвет: эта вода и

служила ей румянами.

Д-р Кадальцо рассказывает еще один весьма

характерный факт. Одна из заключенных

сфабриковала себе корсет: очевидно, корсет

был идеалом элегантности для нее.

Приведенная в отчаяние неуклюжестью

тюремного «мундира», эта заключенная

нашла способ обмануть бдительность

надзирателей и смастерила себе корсет из

проволоки, которую вытаскивала из

металлической сетки окон. Обратите

внимание на всю сложность предприятия.

Такие сетки находились в карцере, куда

запирали заключенных за какой-нибудь

проступок против дисциплины. Корсет этот

она затянула на себе так, что однажды за

обедней упала в обморок: таким образом

открылась ее тайна. Чтобы добыть себе

необходимую для ее пресловутого корсета

проволоку, ей пришлось нарочно подводить

себя под наказание множество раз, чтобы

проникнуть в камеру, где находилась

драгоценная решетка: никогда еще, кажется,

корсет не обходился так дорого! —

Малейшее изменение или улучшение,

вводимое в грубое форменное платье

тюрьмы, служит предметом

глубокомысленных обсуждений со стороны

заключенных женщин. Каждая из них

старается наилучшим образом расположить

складки своего платья и придать ему более

изящный вид. И когда несколько женщин

работает вместе во дворе или мастерских, то

главным предметом обсуждения всегда

служит фасон форменного платья и

преимущества того или другого покроя

«мундира». В тюрьмах также существуют

законодательницы мод, навязывающие

другим свои вкусы и модели, которым те

рабски подражают. Д-р Кадальцо сделал в

женской тюрьме опыт, увенчавшийся

полным успехом. Он ввел три различных

модели платья, соответствующие трем

категориям заключенных, смотря по их

поведению. Первая модель — из серой

шерстяной материи, совершенно непохожая

на тюремную форму, а, наоборот, изящного

по своей простоте и грациозности покроя,

доставалась лишь тем заключенным,

которые отличались примерным

поведением. Вторая модель была платье из

клетчатой серой с синим материи; третья —

из очень грубой материи, очень некрасивого

покроя и прескверного желтого цвета.

Сообразно с их более или менее хорошим

поведением, заключенные могли надевать

один из этих костюмов. Эта система дала

удивительные результаты: в короткое время

почти все заключенные получили право

носить серые платья. Опыт этот, столь же

простой, как и логичный, должен бы найти

себе более широкое применение. Таким

образом осуществился бы парадокс, что

кокетство может послужить для исправления

женщины. Тот несомненный факт, что

кокетство есть свойство, присущее всем

расам, всем временам и всем

национальностям, может служить его

оправданием, так как показывает, как

глубоко и универсально его действие.

Но я осмелилась бы подыскать для

кокетства нечто большее, чем скромное

оправдание: я желала бы воспеть ему хвалу!

Хвалу если не самому кокетству, то его

благотворному влиянию и действию.

Нравственная дисциплина

кокетства

Мы смотрим с изумлением на женщин,

которые позволяют себе уродовать ноги,

вырывать зубы, надевать стесняющий

ошейник, чтобы казаться красивее; но и

женщины более близкого к нам времени и

современной цивилизации жертвовали

собой ради того, чтобы достигнуть высшего

идеала красоты. Наши дамы двадцатого века

и не думают о том, что своими тонкими

талиями они обязаны своим бабушкам. Мы

имеем теперь усовершенствованные

корсеты, гибкие и изящные, но наши

бабушки, говорит Робида, носили стальные

корсеты, которые впивались им в тело и

ранили иногда до крови. Однако красавицы

не жаловались на этот род вериг, благодаря

которым в их честь воспевались мадригалы.

И хотя современные корсеты и более

гигиеничны, они все-таки не совсем

безвредны. Все врачи согласно утверждают,

что многие женщины страдают болезнями

матки и печени и разными болезнями

внутренних органов только благодаря мании

стягивать талию корсетом. А между тем

каждый, кто наблюдал этих мучениц

кокетства, должен сознаться, что они

обладают удивительным стоицизмом.

Стянутая до такой степени, что она едва

может дышать, едва может двигаться, не

испытывая боли, несчастная жертва

разговаривает, смеется и шутит, не

выказывая ничем своих болезненных

ощущений. Ей даже в голову не приходит

желание сорвать с себя это орудие пытки.

Она знает, что все, что выдало бы ее

усталость и боль, сделало бы ее менее

красивой, уменьшило бы обаяние ее

личности, а потому храбро переносит

мучение, от которого, по ее мнению,

выигрывает ее красота.

Этот род дисциплины, к которой принуждает

ее кокетство, научает ее и многим полезным

вещам: уменью владеть собой, не

распускать себя, не выказывать всех своих

чувств и ощущений. Нельзя отрицать, что в

образовании нравственного характера, даже

в обыденной жизни, кокетство имеет такое

влияние, которого мы еще не умеем

достаточно оценить. Разве женщина не

приобрела, благодаря многим векам

«заинтересованного кокетства», ту ровность

характера, ту мягкость манер и ясность

выражения лица, какими она отличается

теперь? Может быть, некоторые строгие

судьи возразят мне, что эта маска

любезности, эта показная ясность духа не

что иное, как лицемерие и притворство,

служащие женщине для того, чтобы

привлекать к себе поклонников. Но это

вовсе не так. Женщина, хотя и всецело

поглощенная желанием нравиться, вовсе не

стремится достигнуть этого единственно

притворством и двуличностью. Но ее

постоянное и непрерывное усилие казаться

спокойной, любезной, веселой в узком

корсете и в тесных ботинках в конце концов

заставило сродниться с ее натурой те

чувства, которые первоначально были

притворны. Привычка воздерживаться от

гневных порывов, чтобы не казаться

некрасивой с нахмуренными бровями,

сжатыми губами и злыми глазами, в конце

концов сделала то, что она и в самом деле

стала менее доступна гневу; таким образом,

заставляя себя улыбаться и быть спокойной

в то время, как ее мучили заботы и печаль,

она привыкла к усилию, которое постепенно

сделалось менее трудным и, наконец,

обратилось у нее во вторую натуру.

Кокетство и мода

Но кокетство имеет право на нашу

признательность и по другим причинам и с

совершенно другой точки зрения: ему мы

обязаны тем комфортом и тем

материальным благосостоянием, которыми

окружает нас современный уклад жизни.

Когда мы сидим в красивой, уютной и

теплой гостиной в мягком кресле, а музыка

услаждает наш слух и дамы в красивых

туалетах мелькают перед нашими глазами,

мы, созерцая это приятное и красивое

зрелище, не должны забывать, что все это

создало главным образом кокетство.

Главная цель кокетства, как мы уже сказали,

состоит в том, чтобы возбудить восхищение

и вызвать поклонение, и женщина

употребила все средства, чтобы сделаться

привлекательной для мужчин. Но природная

красота дается не всем, а наряд,

драгоценные украшения служат

неотразимыми вспомогательными

средствами для тех, кто умеет ими

пользоваться. С самых отдаленных времен

женщина инстинктивно старалась найти

подспорье для своей привлекательности в

одежде и украшениях. Прямо трогательно

видеть рядом с кремневыми ножами и

железными скобками доисторических

времен бедные, грубые и наивные женские

украшения: ожерелья из зубов животных,

железные браслеты, похожие на кандалы,

железные и медные серьги, которые,

казалось бы, должны были разорвать уши.

Но доисторическая женщина, вероятно,

очень гордилась тем, что могла носить на

себе с полпуда таких украшений.

В раскопках на Крите, обнаруживших остатки

цивилизации за 5 тысяч лет до Р.Х., находят

рисунки, изображающие женщин в корсетах,

юбках с волнами и в шляпках /?/... А

Шлиман отрыл драгоценные украшения

Елены и описал всю их утонченную красоту

и изящество. Мы видим, следовательно, с

каких отдаленных времен женщина

прибегала уже к ухищрениям туалета и

моды. И как бы ни были тяжелы времена,

женщина никогда не теряла из виду этот

основной ресурс своего успеха.

А в средние века, в эпоху беспрерывных

войн, когда, казалось, иссяк совершенно

интерес к мирному семейному обиходу, и

женщина, живя в мрачных укрепленных

замках, между монахами и воинами,

казалось, должна была стать жертвой

уединения и воздержания, — что придумали

дамы для того, чтобы сообщать друг другу

последние известия моды? От одного замка к

другому переезжали посланные, возившие

куклы, одетые по последней моде. Перед

ними опускались подъемные мосты, и по

мрачным оружейным палатам проходили

они к хозяйке замка, которая вместе со

своей прислужницей внимательно

рассматривала все подробности

миниатюрного костюма и затем с

воодушевлением принималась за долгую и

требующую большого терпения работу, за

плетение кружев и за вышивки, которые

должны были украшать ее и разнообразить

ее одинокую праздную жизнь.

Разумеется, мы не будем утверждать, чтобы

все, что создала мода, было достойно

удивления и восхищения. Мода часто

бывала нелепой и смешной: благодаря тому,

что женщина имеет чрезвычайную

склонность к преувеличению, к излишеству,

склонность эта весьма часто проявляется в

ее туалетах. Показалось, например,

грациозным и милым удлинить немного

талию, которую прежде носили слишком

короткой, почти под мышками. И вот при

помощи железных планшет и китового уса

талию удлинили до безобразия; маленькие

«панье», выгодно обрисовывавшие линию

бедер и придававшие грациозность и

некоторую солидность слишком тоненьким

фигуркам дам XVII века, становились все

больше и шире и дошли до таких

пропорций, что совершенно изменили

естественные формы. После чрезвычайно

сложного, украшенного воланами и

фестонами костюма-рококо особенный успех

имела новая мода простых, гладких

греческих костюмов директории. Но и эта

мода дала повод к преувеличениям: дамы

стали одеваться все легче и легче, покрывая

себя легкими прозрачными тканями,

открывая все более и более бюст и руки, что

соответствовало климату древней Греции и

Рима, но не суровому климату средней

Европы. Воспаление легких унесло много

жертв, а женщины между тем и не думали

защищать свою жизнь против безжалостных

и нелепых требований моды! — Кринолины

отошли уже в область преданий; но когда-то

эта мода удостоилась великой чести:

лондонский парламент вотировал закон о

расширении дверей этого парламента, дабы

в палату могли входить супруги пэров

Англии. Только невероятная наклонность к

преувеличению заставила в XVIII в.

нагромождать на головы дам прически,

представлявшие собой целые сооружения:

целый сад с цветами, растениями и птицами,

корабль, мельницу с мельником, гнездо с

птицами и т.д. Подвергаться такой сложной

работе парикмахера, продолжавшейся

несколько часов, и выдерживать потом на

своей голове значительную тяжесть, а к

тому же решиться проводить ночь,

опираясь головой на деревянную скамеечку

— разве это не доказательство

удивительного терпения, выносливости, на

которые способны женщины, когда дело

касается туалета? И тем не менее эти

нелепости и преувеличения моды

доказывают находчивость и

изобретательность женщины. Смешные

фижмы и распашонки а L'innocente были

выдуманы какой-то принцессой, чтобы

скрыть беременность, после чего появились

юбки с фижмами с названиями, которые

весьма прозрачно обозначали их

назначение: «moitie terme» (половина

срока), «trois quarts» (три четверти).

Пущенная в ход мода тотчас же была

принята всеми дамами. «Рюшки» и «фрезы»

были изобретены одной королевской

фавориткой, шея которой была слишком

длинна и худа. Девица Гамбаж, другая

фаворитка, имевшая волосы огненного

цвета, ввела в моду пудру, которой

покрывала себе волосы до того, что они

делались белыми; а нарост на голове

какого-то члена королевской семьи в XVII в.

дал повод к введению в моду париков. Но

если кокетство иногда вовлекало в нелепые

преувеличения, то оно дало женщине и то

маленькое орудие, называемое иглой,

вначале грубое, как мы это видим по иглам,

найденным в первобытных могилах, а

теперь тонкое и гибкое, с помощью

которого искусные руки женщины научились

создавать удивительные кружева, вышивки,

окружающие словно легким облаком

женские платья. Брюссельский тюль, тонкий,

как паутина, венецианское кружево, словно

выточенное из слоновой кости, алансонское

и ирландское кружева, бахрома, аграманты,

вышивки золотом и шелком, плоской и

выпуклой гладью — все чудеса терпения,

вышедшие из рук женщины при помощи

иглы, веретена, ткацкого станка, служат для

того, чтобы красивым одеянием дать рельеф

красоте и грации женщины. Существует одно

знаменитое учреждение, обязанное своим

возникновением изысканию живописных

элементов украшений женского туалета,

внушенных женским кокетством. Это —

парижский Jardin des Plantes, послуживший

образцом всем ботаническим садам Европы.

«Jardin des Plantes», называвшийся прежде

«Jardin du roi», обязан своим

возникновением моде на материи с цветами,

введенной придворными дамами в

царствование Людовика XIV. Зачатком же

его послужил маленький сад, который в

царствование Генриха IV держал один

догадливый садовник, доставлявший модели

для рисовальщиков материй и вышивок. Это

обстоятельство служит новым

доказательством постоянства и

последовательности, с которой женщина

отыскивала все, что могло возвысить

красоту ее и служить ее кокетству.

Таким образом женщина побудила к

изысканию драгоценных камней в недрах

земли и чудных жемчугов на дне моря,

поощряла ввоз и выделку самых редких и

красивых тканей: бархатов, брока, шелковых

материй, находя им соответственное

применение, употребляя одни для

торжественных нарядных платьев, другие

для легких воздушных бальных костюмов и

третьи, наконец, для защиты от холода.

Тысячи и миллионы рабочих и работниц во

все времена и в течение всей своей жизни

заняты были только производством того, что

изобрела женщина для украшения своей

личности и для убранства своего дома. И

это — одна из главных заслуг женщины: она

сумела выдумать и устроить свой «дом»,

соединив в нем все элементы комфорта,

красоты и уютности, составляющие

пленительную прелесть нашего

современного жилища. К этому также

побуждало ее кокетство или, по крайней

мере, потребность художественной

утонченности, эстетического чувства,

пробужденных в ней опять-таки кокетством,

которое действительно может приписать

себе честь создания самых красивых

отраслей современной промышленности.

Самого простого исторического

исследования достаточно для того, чтобы

констатировать, что эти элементы

изобретательности и красоты, которые

женщина старалась использовать прежде

всего для собственного украшения, она

стала применять в более обширной области

— для украшения своего дома. Конечно,

перья, драгоценные ткани, тяжелые и

красивые штофные материи, тонкие

восточные покрывала, впервые ввезенные

венецианскими купцами, прежде всего были

употреблены женщинами для своих

собственных роскошных одеяний; но когда

ввоз драгоценных тканей увеличился, они

распространили употребление их и на вещи,

среди которых они жили: покрыли ими

стены, набросили их на кровати и обтянули

ими диваны. Точно так же и игла работала

сначала исключительно для личных

потребностей женщины: первые

удивительные произведения терпения и

искусства женщины — кружева, вышивки,

галуны — служили для ее собственного

приданого, но позднее она распространила

эти украшения и на дом свой, покрыла

вышивками и кружевами свою брачную

постель и подушки, стала делать роскошные

скатерти для пиров, долженствовавших

ознаменовать важные события семейной

жизни, стала ткать тонкие полотна и плести

легкие, как облако, кружева для колыбели

своего младенца.

В странах еще первобытной культуры, там,

где еще живут «по старине», как, например,

в некоторых горных местностях, у женщин

встречаются великолепные костюмы,

расшитые золотом и шелками, тогда как

предметы домашней обстановки еще грубы

и бедны. Позднее, как бы в доказательство

того, что и домашняя утварь есть

изобретение женщины и делается для нее,

первою роскошною мебелью дома был

сундук, роскошно украшенный резьбой,

живописью, мозаикой и служащий для

сохранения ее приданого, лучших ее одежд,

драгоценных украшений. Буфет и комод,

появившиеся позже, были не что иное, как

поставленные один на другой сундуки. Как

женщина, прежде чем о всякой другой

мебели, подумала о сундуке и о кровати,

точно так же она выдумала нарядный,

сложный и изящный «туалетный стол» XVII и

XVIII в., действуя в том же направлении, с

тем же художественным чутьем и

изяществом вкуса, с целью создать

благоприятную обстановку для своей

красоты. И они выдумали и внушили идею

большого зала со стенами, увешанными

коврами, с падающим сверху светом

больших граненых, как бриллианты,

канделябров. Фасон одежды до известной

степени создал фасон мебели:

средневековые дамы рыцарских замков

сидели в своих строгих гиеротических

одеяниях на прямых и жестких стульях с

прямыми высокими стенками, тогда как

кокетливые дамы восемнадцатого века

употребляли удобные мягкие, округленные

«бержерки», как будто созданные именно

для того, чтобы миловидная дама с «панье»

и мушками проделывала на них кокетливые

ужимочки своей жеманной грации, с

вытянутыми ножками в туфельках а la Louis

XV, с веером или шаловливым лорнетом в

руке. А разве золоченые ширмы со сценами

Вато не выдуманы для того, чтобы скрывать

tete-a-tete напудренных дам и молодых

аббатов? Женщина изобрела туалетный

столик, этот миниатюрный храм изящества,

блестящий хрусталем, зеркалами, серебром,

перламутром, черепахой, уставленный

ящичками для пудры и флаконов с духами.

Женщина изобрела убранство комнат в стиле

Людовика XIV, огромные бальные залы с

зеркальными стенами, отражающими их

красоту в золоченой рамке. Женщина

придумала смягчать резкий дневной свет

занавесками и гардинами. Все те старинные

стили меблировки, которые мы теперь столь

тщательно воспроизводим, изобретены или,

по крайней мере, внушены женщиной,

которая может вполне приписать себе ту

честь, что она не только дала импульс

большей части многоразличной и

грандиозной современной промышленности,

от работы портного до работы столяра, от

искусства ювелира до искусства садовника,

но использовала эти средства еще и для

того, чтобы сделать свой дом красивым и

приятным. Мужчине это никогда бы не

пришло в голову. Как бы он ни был богат,

он не чувствует потребности в великолепии

жилища. Ему достаточно роскоши конторы,

рабочего кабинета, лаборатории: его жизнь

протекает в банке, на фабрике, там, где он

имеет дело с цифрами и опытами,

совершенно исключающими идею

утонченной роскоши и изящества.

Роскошный дом, дворец, как клетка без

птицы, не имеют смысла без женщины,

которой одной только известны способы

удовлетворения требований женственности,

которая в сущности есть не что иное, как

кокетство. Правда, даже и не думая о

кокетстве, женщина изобрела котел для

варки пищи и колыбель для младенца. Но ее

легкомыслие, ее тщеславие, пресловутое

кокетство побудили ее отыскать это

бесконечное число элементов,

способствовавших прежде всего украшению

ее личности, а затем нашли им тысячу

полезных и остроумных применений в

семейной жизни.

Если бы не существовало кокетства, не было

бы, пожалуй, и половины тех отраслей

промышленности, которые процветают в

настоящее время и дают работу и богатство

миллионам и миллионам людей и которые

без этого двигателя оставались бы в

зачаточном состоянии, а может быть, и

совсем бы зачахли.

Можно сказать, кроме того, что кокетство

исполнило важную и полезную функцию в

цивилизации благодаря тому, что научило

женщин сдерживать свои грубые порывы и

развивать эстетические стороны своей

личности. С помощью этих качеств они

получили известное влияние на мужчин,

которые, в свою очередь, научились

обращаться менее грубо с женщинами,

находя в них теперь не один только предмет

удовлетворения своей чувственности, но и

драгоценное орудие эстетического и

интеллектуального наслаждения

мож все таки Чезаре?

пысы

задолбал текст, отформатированный по размеру экрана сотового

так делал дядя Джу, насколько я знаю, дак то дела давно минувших дней

не модно....

мож все таки Чезаре?

Это его дочь.

 

задолбал текст, отформатированный по размеру экрана сотового

 

Бедняжка, как ты мучилась наверное когда стихи читала)

яблочко от вишенки....

 

не,  там же ж были абзацы и пробелы, а твой тупо не отформатирован

думаешь, эту простынь скомканную кто то прочтет? гыг

яблочко от вишенки....

 

не,  там же ж были абзацы и пробелы, а твой тупо не отформатирован

думаешь, эту простынь скомканную кто то прочтет? гыг

Ты что, правда это прочла?!

Ты что, правда это прочла?!

нееее

я прочла первую строчку и последнюю

 

я вообще без абзацев не читаю, а тут вообще туева хуча букофоф ....

Вы хотя бы потрудились текст отформатировать, если хотели поговорить об этом. 

Вы хотя бы потрудились текст отформатировать, если хотели поговорить об этом.

Я со смартфона сижу одноядерного, скорость инета 64 кб/с

Когда окрываю этот текст для форматирования браузер виснет