Любовная аддикция

[Радугa]

ЗАВИСИМОСТЬ: ФОРМИРОВАНИЕ ИНФАНТИЛЬНОГО НЕВРОЗА и СУДЬБА «ВЕЧНОЙ» ЛЮБВИ в КОНЕЧНОМ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ МИРЕ.

Автор статьи: Татьяна Сидорова..

 

Сегодня я начинаю разговор о закономерностях существования пары, в которой оба партнера — зависимые. Напомню главное.
В «обычной жизни» зависимостью называют поведение, которое субъективно переживается как вынужденное: человек чувствует, что не свободен остановиться или продолжить что-то делать. Обращение за помощью происходит, когда становится очевидным вред повторяющихся действий, а их «отмена» вызывает очень неприятное состояние, от которого надо срочно избавиться. Человек хочет избавиться от «навязчивых действий», игнорируя (когда формулирует запрос к терапевту) невыносимость их «отмены». Получается, что зависимость — это нужда во внешнем объекте, присутствие которого позволяет вернуться в эмоционально стабильное состояние.

Многие не осознают и самого факта своей зависимости. Они жалуются на усталость от бесконечной работы, домашних дел, заботы о супруге или ребенке, считая свое поведение «единственно возможным», а свое состояние «естественным», и не понимая, что проблема в том, что у них просто нет выбора делать это или не делать.
Того, кто находится в плену повторяющихся действий и тревоги, называют зависимым, а того или то, в чем он нуждается и к кому обращены и направлены его действия — объектом зависимости.
Зависимый человек часто может внятно описать «последовательные этапы» своих «отношений с объектом зависимости»: счастливое слияние, когда нет тревоги и полное согласие, нарастание внутреннего дискомфорта и стремление от него избавиться, состояние пика напряжения и стремления «слиться с объектом зависимости» (как раз фаза повторяющихся действий), момент овладения объектом и облегчения, «откат» — самонаказание за то, что «снова сделал это».
Олег рассказывает, как он начал употреблять химические вещества: «лет до 15 мне было все время плохо, я жил в тревоге, раздражении, конфликтах с родителями; однажды мне дали попробовать героин и я понял, что такое «хорошо»; вся моя дальнейшая жизнь – это поиск вещества, облегчение и страх, что я снова мог умереть – и новый поиск, чтобы не чусвтвовать всего этого.
Марина: я долго была одна и вот я встретила Его, это был момент счастья и надежды, который очень быстро сменился постоянной тревогой за наши отношения; пока я не встречусь с ним, я не верю, что мы вместе, я постоянно его дергаю в требованиях встреч, чем раздражаю и отпугиваю, и ничего не могу с собой поделать, я на все согласна, лишь бы иметь возможность видеться с ним так часто, как мне надо.
Андрей: я давно понял, что выходные это ад, я предоставлен сам себе, даже в семье; как будто что-то давит и скручивает изнутри, если я не в потоке дел; я очень устаю и мало времени провожу с семьей, что вызывает постоянные конфликты, но как будто это лучше, чем паузы и то, что у меня внутри.
Очевидно, что все эти люди обнаруживают какой-то дефицит внутри себя, оставаясь без «объекта зависимости», и пока этот дефицит сохраняется, нужда во внешнем объекте никуда не денется, а значит и тревога, связанная с риском его утраты. Эта тревога называется сепарационной, а внутренний дефицит – недостаточностью самоподдержки, уверенности в том, что «Я хороший, ценный, могу быть любим» и надежды, что «все будет хорошо» . Этот дефицит восполняется через контакт с партнером, который постоянно извне своими действиями, словами, уступками, поощрениями подпитывает недостаток самоуважения и самопринятия партнера.
И химическая зависимость, и эмоциональная «устроены» одинаково.
Дальше я буду говорить об эмоциональной зависимости, где «объектом» является другой человек.
Взаимная нужда может быть очевидна для обоих партнеров, а может – только для одного. В первом случае их отношения могут быть более-менее гармоничны, каждый заботится об их сохранности, во втором — баланс в паре нарушается, один чувствует и ведет себя уверенно и свободно, другой – тревожно и подчиненно, первый приписывает партнеру власть над собой, а второй пользуется этой властью.
Партнер – «хороший», когда он успешно справляется со своей «функцией»: дает нужное количество любви и признания, всегда оказывается рядом, способен вселить надежду и успокоить тревогу, но как только он оказывается непредсказуемым в своих оценках и поступках, отклоняется от «привычной схемы» – тут же становится «плохим».
Если человек в данный момент не состоит в партнерских отношениях, то это не значит, что у него нет объекта зависимости. В этом случае объектом зависимости можно назвать тот «свод правил» — интроектов, которым он привык следовать в жизни и которые его ограничивают изнутри, мешают жить в соответствие со своими потребностями, заставляют все время оглядываться на других, бояться их обидеть, разозлить, вызвать их негативную оценку и так далее… Пока я один – я сам себя ограничиваю, «голосом» родной тети, например, а когда я вместе с кем-то, то я эту функцию «препоручаю» партнеру и думаю, что это он меня ограничивает…
Самая страшная угроза, которую осознают практически все зависимые люди — это угроза утраты тех отношений, которые сложились, и какими бы они ни были — благополучными или мучительными. В этом случае сеперационная тревога может иметь внутренний смысл угрозы физической утраты объекта привязанности, утраты его любви или уважения. Для избегания этой угрозы у зависимых людей есть надежные способы: полностью удовлетворять партнера и стремиться к максимальной близости с ним во всем, или вообще не приближаться эмоционально, используя партнера только как внешний объект – сексуальный или «приз за достижение», и порывая с ним отношения, как только начнут возникать чувства нежности и привязанности.
Мечта зависимого человека это возможность найти волшебный способ навсегда устранить сепарационную тревогу, то есть удержать партнера в его функции рядом с собой навеки.

Формирование зависимого паттерна
Каждый из партнеров играет привычную ему роль в отношениях, и тревога в случае угрозы стабильности отношений у обоих одинаковая. Почему мы играем их будто бы против своей воли и одновременно отчаянно за них держимся?
Для поиска ответа я обращусь к тому периоду, когда зависимость естественна и неизбежна для человека – к детству.
В каждом «физически – психологическом» возрасте ребенок нуждается в особом сочетании объема и качества фрустрации и поддержки со стороны родителя для овладения новыми навыками владения своим телом и совей психикой. Если этот баланс оптимален, то ребенок обучается новым действиям и новым переживаниям, у него формируется чувство уверенности в себе. Если же — нет, то овладение навыком либо задерживается (родитель делает за ребенка больше, чем требуется, предоставляет ему меньше ответственности, чем он мог бы освоить), либо навыки формируются рывком («скорее бы ты вырос уже!»), без опоры на прочный фундамент повторения и тренировок. В обоих случаях у ребенка формируется неуверенность в своих силах.
В зависимости от того, что именно одобрял родитель — покорность, покладистость, опору на родительскую поддержку при снижении собственной инициативы, или наоборот — самостоятельность, инициативность и эмоциональную отстраненность ребенка, он так и вел себя с ним и с окружающими. Отклонение от этого стиля поведения наказывалось родителем эмоциональным отчуждением от ребенка. И для маленького человечка — это самое страшное, поскольку угрожает утратой связи с родителем, потерей его поддержки, а он еще не чувствует себя способным самостоятельно выживать в мире. В результате ребенок так и не получил подтверждение, что его потребности имеют значение, и могут быть удовлетворены теми, от кого он зависим в силу своего возраста.
Если ребенок не может получить удовлетворения от родителя, обращаясь к нему прямо , то он начинает изучать, как этого удовлетворения можно добиться иначе. «Исследуя» мать, ребенок начинает использовать ее собственную потребность в контакте, откликаясь на нее так, как она хочет- цепляясь за не , или держать на дистанции. В результате интроецируются не столько нормы и правила, сколько целиком стиль поведения. Это и есть зависимое поведение, то есть зависящее от одобрения родителя и устраняющее тревогу. Такое поведение может быть как прилипающим, которое и принято называть зависимым, так и отчужденным, которое я буду называть контрзависимым.
(К слову: внутри каждой тенденции мы тоже можем наблюдать два состояния- благополучия или компенсации, и не благополучия, то есть фрустрации. В состоянии компенсации зависимый человек будет выглядеть теплым, общительным, с разной степенью навязчивости в своей заботе и тревожно озабоченный мнением о себе окружающих, стремящимся предотвратить конфликт и любые проявления агрессии. В состоянии декомпенсации этот же человек может быть агрессивно требовательным, обидчивым, крайне навязчивым и как будто лишенным всяких представлений о такте и личностных границах. В состоянии компенсации контрзависимый человек будет выглядеть самодостаточным, отстаивающим свою позицию, смелым и независимым. В состоянии декомпенсации он может обнаружить состояния беспомощности, парализованности инициативы, испуганным, или агрессивным до жестокости. Этот феномен называется внутриличностное расщепление, я буду говорить о нем позже).
Постепенно ребенок обучается такому поведению в отношении родителя, которое его минимально ранит, обеспечивает удовлетворение потребностей, предотвращают угрозу наказания, улучшает эмоциональное состояние. Он добивается своего, заменяя прямое обращение к матери со своими чувствами и потребностями на действие в ее адрес, то есть обучается провоцировать в другом человеке эмоции, которые подталкивают мать на необходимые «провокатору» действия. Можно вызывать в другом человеке такие эмоции, которые он захочет продлить, но и также и те, от которых он захочет избавиться. Вместо обмена чувствами обучаются обмениваться действиями, которые «переводятся» как сигналы любви или отвержения.
Взаиморегуляции (узнавания и учета эмоциональных сигналов друг друга для поддержания отношений) уступает место взаимному контролю. Постепенно развивается система эмоционального воздействия друг на друга, принуждающая партнеров к взаимным действиям как к единственному средству избавиться от напряжения или продлить удовольствие. У ребенка нет альтернативы, как себя вести, чтобы выжить, ему приходится подчиняться сильному…

Зависимый человек научается распознавать только те чувства, которые ему назвали и помогли соотнести с телесными ощущениями. Вот это – «страх», это означает «опасность», а вот эти ощущения называются «усталость» и означают потребность в отдыхе. Если ему твердили, что злиться и обижаться плохо, то высока вероятность, что он не будет распознавать в себе эти чувства или не будет знать, что с ними делать. Такой человек вырастает с «пустотами» в опыте, он умеет только то, что «было можно» в его семье. Чем жестче были внутрисемейные требования, тем уже оказывается диапазон чувств и поведения человека в будущем. Кроме того, родитель, требуя от ребенка определенного поведения и наказывая за «отклонения», часто оставляет его один на один с тяжелыми переживаниями, которые «застревают» в нем болью, страхом, бессилием. С ребенком не говорят о них или отвергают его страдание как малозначимое. Или вместо сочувствия и внимания он получает подарок – игрушку, конфету, вещь. Как будто этот предмет, каким бы ценным не оказался, способен заменить живую любовь и отклик на чувства. И человек оказывается неспособными иметь дело с собственными переживаниями, возникающими в результате фрустраций, иначе, чем избегать ситуаций, где они могли бы возникнуть. Или «утешаться» суррогатом любви – вещью, едой, химическим веществом.
А дальше психика стремиться «доразвиться», научиться тому, чему не смогла-не захотела-не сумела развить в отношениях с родителем. Наши неуспехи требуют «нового завершения», компенсаций, они остаются в памяти бессознательного, сохраняя вызванное ими напряжение. Те из них, которые сопровождались переживанием бессилия и беспомощности запоминаются особенно прочно, и эффект незавершенного действия «ответственен» за повторяющиеся попытки «переписать сюжет», устранить боль поражения.
В повторяющемся паттерне мы воспроизводим наш опыт бессилия в надежде на «новое решение», «восстановление справедливости», закрепившийся в отношениях с родителями нашего детства. Повторяется структура отношений, с их ожиданиями и фрустрациями, способы поведения, сформированные ребенком, на основании выводов ( травматические решения ), к которым пришло детское мышление, с его наглядно-действенными и алогичными свойствами. Травматический опыт пугет и останавливает возможность экспериментирования с ним, отсюда такая ригидность детских паттернов вунтри взрослого. Вырастая, мы повторяем эти схемы с другими людьми и в отношениях совсем другого типа – любовных, дружеских. С ними мы неосознанно оживляем и свои надежды (эти люди ассоциативно, своим поведением и манерами напоминают нам «главных фрустраторов» детства), и свои попытки удержать их в той функции, в какой они нужны были нам тогда, и те способы воздействия, которыми мы пользовались в детстве. Однако, приемы, которые позволяли нам в детстве «добыть» любовь или избежать наказания в отношениях со взрослыми, теперь могут оказаться весьма неудачными в отношениях с равными партнерами, которые либо не поддаются на наши манипуляции, либо умеют манипулировать еще более изысканно, и все время нас «переигрывают», лишая необходимого «объема» любви и признания. То, что в детстве было единственно успешным поведением в отношениях с родителем, во взрослой жизни становится ошибкой.
Но травматический опыт упрям: это «работало» тогда, а значит, может сработать и снова. Надо лишь сильно постараться, поискать кого-то более подходящего, легко откликающегося, то есть выросшего в похожих условиях и поддающегося на те же манипуляции. Это и есть «хороший партнер» для зависимого человека.
Так повторяется поведение, основанное на страхе потери и переживании нехватки собственных ресурсов. Это — «матрица» отношений привязанности из нашего прошлого.

Условия нового развития
Изменение возможно, если с каким-то человеком сложатся отношения, свободные от тех фрустраций, которые приостановили развитие нашей опоры на себя. Для этого необходимо, чтобы человек смог выполнить роль символического родителя: отказаться от собственного удовлетворения в контакте ради потребностей зависимого человека и развития его способности заботиться о себе. Чем «моложе» травма, тем больше потребуется самоотречений. Довольно сложная задача для отношений.
В обычной жизни зависимый находит «приблизительное» решение – он выбирает такого же травмированного человека, который будет выполнять эту роль ради «не расставания». Но здесь его ждет сильное разочарование: тот, другой, хотя и признал, что главная ценность – оставаться вместе, но тоже хочет восполнения своих дефицитов в обсласти самоподдержки и одних гарантий на «вечность связи» ему мало. Зависимому человеку трудно быть «ресурсом любви и уважения» для партнера в силу своей собственной нуждаемости. Именно поэтому отношения двух зависимых людей всегда конфликтны, несмотря на «общий интерес» в главном – навсегда быть вместе. Они не могут расстаться, но и не могут быть счастливы, поскольку их способность выполнять родительскую функцию друг для друга ограничена их хорошим состоянием, а в своей декомпенсации, в «трудную минуту», каждый из них может заботиться только о себе. Партнер это переживает как — «он меня бросает». «Трудная минута» — это ситуация, где столкнулись интересы обоих, и у каждого актуализировалась сепарационная тревога. Поскольку избежать столкновения интересов в совместной жизни невозможно, то для каждого регулярно повторяются ситуации сепарационной тревоги, периоды надежды, когда партнер «правильно функционирует», сменяются периодами разочарования и отчаяния, когда партнер «бросает» ( вечность «слияния» постоянно подвергается новым угрозам его разрыва, то есть происходит ретравматизация обоих) . Эти циклы бесконечны и причиняют страдания, поскольку отказаться от надежды невозможно, а сохранять ее постоянно не получается.
Почему «это» не «лечится» жизнью?
Развитие происходит через повторение и боль, переход в новый возраст это не только обретение новых ресурсов, большей ответственности, но и утрата прежних детских привилегий. Нормальное развитие сопровождает печаль утраты привилегий детства» и тревога перед новой ответственностью. Если мы говорим о невротическом развитии, то речь идет о признании невозможности прежней близости с родителем, прошлой безопасности, признание, что чего-то в жизни не случилось и не случится уже никогда, и чего-то ты оказался лишен в отличие от других. Сначала cтолкновение с этими фактами переживается как насилие над собой, вызывая отчаяние и ярость, отрицание утраты и попытки найти компромиссное решение ( чем и становятся зависимые отношения с их «вечностью» и слиянием ). Конечно, это непросто, вместе с потерей надежды на обретение «идеального родителя» человек утрачивает куда больше – мечту о чуде «вечного детства» с его «безнаказанными» удовольствиями и подарками… Решением здесь будет не осуществление мечтаний о слиянии или воспроизведение страданий отделения , а проживание чувств, которые были избегнуты в результате образования невротических схем. Горевание – естественный процесс примирения с невозможным и принятием ограничений жизни. В этой своей функции оно становится доступным только в подростковом возрасте, когда личность уже достаточно прочна, чтобы опираться на внутренние ресурсы, поддерживающие ее психологическое существование, и утрата объекта любви детства или мечты о его обретении может быть осмысленна и принята как неизбежная для всех людей часть жизни.
Партнером, который будет заботиться о зависимом, отказываясь от собственного прямого удовлетворения, может быть тот, кто сам способен обеспечивать себе «контейнер» для тревоги, то есть функционально не нуждаться в другом. При этом, чтобы он не истощался, удерживая свои границы от «манипулятивных вторжений» и сохранял расположение к зависимому, ему должна быть какая-то компенсация. Самым подходящим для этой роли оказывается… психотерапевт: человек внешний относительно обычной жизни зависимого, и, в силу своих профессиональных знаний, умеющий «правильно заботиться».
С одной стороны, терапевт стабильно присутствует, с другой — в контакте в зависимым он находится не всегда, а в строго отведенное время, а деньги, которые получает за свою работу, и есть необходимая компенсация за его усилия в отношении чужого для него человека. Деньги — это посредник между клиентом и терапевтом, дающий последнему возможность удовлетворения в любой подходящей для него форме, не используя эмоциональный контакт с клиентом для удовлетворения своих потребностей в любви и уважении. А это и означает, что личной заинтересованностью терапевта будет развитие личности клиента, а не удерживание его в некой «роли» рядом с собой.
В регулярной терапии за счет устойчивого сеттинга удается воспроизвести ситуацию развития отношений привязанности, в которой присутствует и поддержка ( надежное присутствие и эмпатическое понимание состояния зависимого и его кофнликтов, что позволяет терапевту сохранять принимающую позицию и перед лицом агрессии и перед лицом любви клиента , удерживаясь при этом от вовлеченности в жизнь и переживания зависимого, что ограждает терапевта от вторжений в обычную жизнь клиента и сохраняет границы отношений ), и фрустрация для зависимого ( ограниченное время присутствия терапевта, соблюдение дистанции в отношениях ). Это дает ему возможность снова актуализировать, пережить и завершить те травмирующие чувства, которые связаны с непостоянным присутствием объекта и его несовершенством, что и составляет суть фрустраций детства в области привязанности. В отличие от реального партнера, который не сможет обеспечить необходимые условия для развития, каким бы «хорошим» он ни был, в силу личной заинтересованности в удовлетворении своих потребностей именно в контакте с зависимым.

Мы становимся людьми потому, что нас любят, то есть обеспечивают необходимым эмоциональным вниманием. Эмоциональная связь — это нить, которая соединяет нас с миром других людей. И прорастает она внутри человека только в ответ на существующую рядом такую же потребность в привязанности. Если она оказалась оборванной или недостаточно прочной, чтобы давать чувство причастности к другим людям, то восстановить ее можно только через новое обращение в эмоциональный контакт.
Если человек вырастает с «дефицитом любви», то есть с опытом невнимания к своей эмоциональной жизни, это приводит к формированию цепляющегося или отчужденного поведения в той или иной степени. Одни пытаются восполнить этот дефицит в любых более-менее подходящих других отношениях, а другие и вовсе отказываются от эмоционально близких отношений . И в обоих случаях люди очень чувствительны к угрозе нового невнимания, то есть остаются зависимым. То, что рождается, существует и «повредилось» в контакте может быть сформировано и восстановлено только в контакте, то есть в ситуации эмоциональной откликаемости одного человека на другого. И этот отклик должен соответствовать «потребностям возраста повреждения». Это и есть «травма развития» — повреждение эмоциональной связи с человеком, от которого зависело выживание ребенка.
Для ее диагностики и использования в процессе установления новых эмоциональных связей требуются особые знания и навыки. Травму развития невозможно «вылечить» внутренними самоманипуляциями или только манипуляциями с внутренними объектами под чьим- то руководством, а уж тем более — технологиями, меняющими параметры восприятия. Бессознательное можно пытаться обманывать, часто оно «радо обманываться», поскольку «хочет» гармоничное жизни. Но оно не настолько «глупо» или » маниакально»- радостно, чтобы не распознать, что изменение параметров восприятия и «перекодировка сигналов» — это не любовь и не забота.
Травму развития, чувства, ее сопровождающие, повышенную чувствительность к факторам травмы, можно подвернуть десенсибилизации, снизить интенсивность ее переживания, но устранить переживание нехватки любви и признания, чувства собственной уязвимости без восстановления прочной и безопасной эмоциональной связи с другим человеком — невозможно. (И в этом смысле травма развития принципиально отличается от ПТСР как от травмы взрослой личности, обладающей изначально необходимым потенциалом для жизни и развития).
Взрослый человек оказывается в плену детских ран и ограничений, которые стали самоограничениями, естественными настолько, что другая жизнь просто не мыслится, а, способы их «залечивания» или избегания оказываются ригидными и неудобными… Такую фиксацию чувств и способов поведения на сформировавшихся в детстве и не получающих развития и во взрослой жизни, называют инфантильным неврозом. И эта «рана» не залечивается жизнью.
Инфантильный невроз может смягчить свои формы за счет приобретения человеком опыта и прироста мудрости (если последнее происходит). Но в жизни тех людей, у которых в прошлом было много насилия, особенно физического, он не может даже смягчаться. Зависимый человек видит свое «счастье» как восстановление «хорошего слияния» с «добрым объектом», восполняющим все его дефициты и возмещающим все нанесенные ущербы. И это мечта имеет корни в очень раннем детстве, когда мама была еще так могущественна, что могла «собой закрыть» все фрустрации ребенка. Но чем он становился старше, тем сложнее одной маме было удовлетворять все его потребности, да еще так, чтобы избежать фрустраций.
Разочарование в мощи мамы и принятии на себя функций заботы все в большем объеме – естественный процесс развития человека. Если случилось так, что ребенок раньше времени узнал тяжесть фрустрации и боль одиночества, чем эмоционально был готов с ними справиться – этот ущерб невосполним. Никто не «закроет собой» все «провалы» в жизни взрослого человека. И «лечение» заключается не в воспроизведении первичного симбиоза, а в переживании его утраты.
К сожалению, жизнь устроена так, что не дозирует нагрузки, и раненный взрослый получает в ней новые травмы. Терапия становится ресурсом для «выздоровления» в том смысле, что внутри терапевтических отношений возможно как раз «дозированное» разочарование, такое, которое человек может «переварить» без ущерба своему самоуважению и чувству защищенности и постепенно наращивать внутреннюю устойчивость

[attache]

Такой вопрос возник после прочтения. Если зависимый имитирует любовь правильными поступками , то как узнать , что тебя любят? Всегда говорят , обращай внимание на поступки , а не слова , ведь есть люди, которые не говорят о чувствах . Теперь я узнаю, что зависимые не говорят о чувствах и своих потребностях .

[Raccoon polyglot]

 

ЗАВИСИМОСТЬ: ФОРМИРОВАНИЕ ИНФАНТИЛЬНОГО НЕВРОЗА и СУДЬБА «ВЕЧНОЙ» ЛЮБВИ в КОНЕЧНОМ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ МИРЕ.

Автор статьи: Татьяна Сидорова..

 

 

Сегодня я начинаю разговор о закономерностях существования пары, в которой оба партнера — зависимые. Напомню главное.

В «обычной жизни» зависимостью называют поведение, которое субъективно переживается как вынужденное: человек чувствует, что не свободен остановиться или продолжить что-то делать. Обращение за помощью происходит, когда становится очевидным вред повторяющихся действий, а их «отмена» вызывает очень неприятное состояние, от которого надо срочно избавиться. Человек хочет избавиться от «навязчивых действий», игнорируя (когда формулирует запрос к терапевту) невыносимость их «отмены». Получается, что зависимость — это нужда во внешнем объекте, присутствие которого позволяет вернуться в эмоционально стабильное состояние.

Многие не осознают и самого факта своей зависимости. Они жалуются на усталость от бесконечной работы, домашних дел, заботы о супруге или ребенке, считая свое поведение «единственно возможным», а свое состояние «естественным», и не понимая, что проблема в том, что у них просто нет выбора делать это или не делать.

Того, кто находится в плену повторяющихся действий и тревоги, называют зависимым, а того или то, в чем он нуждается и к кому обращены и направлены его действия — объектом зависимости.

Зависимый человек часто может внятно описать «последовательные этапы» своих «отношений с объектом зависимости»: счастливое слияние, когда нет тревоги и полное согласие, нарастание внутреннего дискомфорта и стремление от него избавиться, состояние пика напряжения и стремления «слиться с объектом зависимости» (как раз фаза повторяющихся действий), момент овладения объектом и облегчения, «откат» — самонаказание за то, что «снова сделал это».Олег рассказывает, как он начал употреблять химические вещества: «лет до 15 мне было все время плохо, я жил в тревоге, раздражении, конфликтах с родителями; однажды мне дали попробовать героин и я понял, что такое «хорошо»; вся моя дальнейшая жизнь – это поиск вещества, облегчение и страх, что я снова мог умереть – и новый поиск, чтобы не чусвтвовать всего этого.Марина: я долго была одна и вот я встретила Его, это был момент счастья и надежды, который очень быстро сменился постоянной тревогой за наши отношения; пока я не встречусь с ним, я не верю, что мы вместе, я постоянно его дергаю в требованиях встреч, чем раздражаю и отпугиваю, и ничего не могу с собой поделать, я на все согласна, лишь бы иметь возможность видеться с ним так часто, как мне надо.Андрей: я давно понял, что выходные это ад, я предоставлен сам себе, даже в семье; как будто что-то давит и скручивает изнутри, если я не в потоке дел; я очень устаю и мало времени провожу с семьей, что вызывает постоянные конфликты, но как будто это лучше, чем паузы и то, что у меня внутри.

Очевидно, что все эти люди обнаруживают какой-то дефицит внутри себя, оставаясь без «объекта зависимости», и пока этот дефицит сохраняется, нужда во внешнем объекте никуда не денется, а значит и тревога, связанная с риском его утраты. Эта тревога называется сепарационной, а внутренний дефицит – недостаточностью самоподдержки, уверенности в том, что «Я хороший, ценный, могу быть любим» и надежды, что «все будет хорошо» . Этот дефицит восполняется через контакт с партнером, который постоянно извне своими действиями, словами, уступками, поощрениями подпитывает недостаток самоуважения и самопринятия партнера.

И химическая зависимость, и эмоциональная «устроены» одинаково.

Дальше я буду говорить об эмоциональной зависимости, где «объектом» является другой человек.

Взаимная нужда может быть очевидна для обоих партнеров, а может – только для одного. В первом случае их отношения могут быть более-менее гармоничны, каждый заботится об их сохранности, во втором — баланс в паре нарушается, один чувствует и ведет себя уверенно и свободно, другой – тревожно и подчиненно, первый приписывает партнеру власть над собой, а второй пользуется этой властью.

Партнер – «хороший», когда он успешно справляется со своей «функцией»: дает нужное количество любви и признания, всегда оказывается рядом, способен вселить надежду и успокоить тревогу, но как только он оказывается непредсказуемым в своих оценках и поступках, отклоняется от «привычной схемы» – тут же становится «плохим».

Если человек в данный момент не состоит в партнерских отношениях, то это не значит, что у него нет объекта зависимости. В этом случае объектом зависимости можно назвать тот «свод правил» — интроектов, которым он привык следовать в жизни и которые его ограничивают изнутри, мешают жить в соответствие со своими потребностями, заставляют все время оглядываться на других, бояться их обидеть, разозлить, вызвать их негативную оценку и так далее… Пока я один – я сам себя ограничиваю, «голосом» родной тети, например, а когда я вместе с кем-то, то я эту функцию «препоручаю» партнеру и думаю, что это он меня ограничивает…

Самая страшная угроза, которую осознают практически все зависимые люди — это угроза утраты тех отношений, которые сложились, и какими бы они ни были — благополучными или мучительными. В этом случае сеперационная тревога может иметь внутренний смысл угрозы физической утраты объекта привязанности, утраты его любви или уважения. Для избегания этой угрозы у зависимых людей есть надежные способы: полностью удовлетворять партнера и стремиться к максимальной близости с ним во всем, или вообще не приближаться эмоционально, используя партнера только как внешний объект – сексуальный или «приз за достижение», и порывая с ним отношения, как только начнут возникать чувства нежности и привязанности.

Мечта зависимого человека это возможность найти волшебный способ навсегда устранить сепарационную тревогу, то есть удержать партнера в его функции рядом с собой навеки.

Формирование зависимого паттерна

Каждый из партнеров играет привычную ему роль в отношениях, и тревога в случае угрозы стабильности отношений у обоих одинаковая. Почему мы играем их будто бы против своей воли и одновременно отчаянно за них держимся?

Для поиска ответа я обращусь к тому периоду, когда зависимость естественна и неизбежна для человека – к детству.

В каждом «физически – психологическом» возрасте ребенок нуждается в особом сочетании объема и качества фрустрации и поддержки со стороны родителя для овладения новыми навыками владения своим телом и совей психикой. Если этот баланс оптимален, то ребенок обучается новым действиям и новым переживаниям, у него формируется чувство уверенности в себе. Если же — нет, то овладение навыком либо задерживается (родитель делает за ребенка больше, чем требуется, предоставляет ему меньше ответственности, чем он мог бы освоить), либо навыки формируются рывком («скорее бы ты вырос уже!»), без опоры на прочный фундамент повторения и тренировок. В обоих случаях у ребенка формируется неуверенность в своих силах.

В зависимости от того, что именно одобрял родитель — покорность, покладистость, опору на родительскую поддержку при снижении собственной инициативы, или наоборот — самостоятельность, инициативность и эмоциональную отстраненность ребенка, он так и вел себя с ним и с окружающими. Отклонение от этого стиля поведения наказывалось родителем эмоциональным отчуждением от ребенка. И для маленького человечка — это самое страшное, поскольку угрожает утратой связи с родителем, потерей его поддержки, а он еще не чувствует себя способным самостоятельно выживать в мире. В результате ребенок так и не получил подтверждение, что его потребности имеют значение, и могут быть удовлетворены теми, от кого он зависим в силу своего возраста.

Если ребенок не может получить удовлетворения от родителя, обращаясь к нему прямо , то он начинает изучать, как этого удовлетворения можно добиться иначе. «Исследуя» мать, ребенок начинает использовать ее собственную потребность в контакте, откликаясь на нее так, как она хочет- цепляясь за не , или держать на дистанции. В результате интроецируются не столько нормы и правила, сколько целиком стиль поведения. Это и есть зависимое поведение, то есть зависящее от одобрения родителя и устраняющее тревогу. Такое поведение может быть как прилипающим, которое и принято называть зависимым, так и отчужденным, которое я буду называть контрзависимым.(К слову: внутри каждой тенденции мы тоже можем наблюдать два состояния- благополучия или компенсации, и не благополучия, то есть фрустрации. В состоянии компенсации зависимый человек будет выглядеть теплым, общительным, с разной степенью навязчивости в своей заботе и тревожно озабоченный мнением о себе окружающих, стремящимся предотвратить конфликт и любые проявления агрессии. В состоянии декомпенсации этот же человек может быть агрессивно требовательным, обидчивым, крайне навязчивым и как будто лишенным всяких представлений о такте и личностных границах. В состоянии компенсации контрзависимый человек будет выглядеть самодостаточным, отстаивающим свою позицию, смелым и независимым. В состоянии декомпенсации он может обнаружить состояния беспомощности, парализованности инициативы, испуганным, или агрессивным до жестокости. Этот феномен называется внутриличностное расщепление, я буду говорить о нем позже).

Постепенно ребенок обучается такому поведению в отношении родителя, которое его минимально ранит, обеспечивает удовлетворение потребностей, предотвращают угрозу наказания, улучшает эмоциональное состояние. Он добивается своего, заменяя прямое обращение к матери со своими чувствами и потребностями на действие в ее адрес, то есть обучается провоцировать в другом человеке эмоции, которые подталкивают мать на необходимые «провокатору» действия. Можно вызывать в другом человеке такие эмоции, которые он захочет продлить, но и также и те, от которых он захочет избавиться. Вместо обмена чувствами обучаются обмениваться действиями, которые «переводятся» как сигналы любви или отвержения.

Взаиморегуляции (узнавания и учета эмоциональных сигналов друг друга для поддержания отношений) уступает место взаимному контролю. Постепенно развивается система эмоционального воздействия друг на друга, принуждающая партнеров к взаимным действиям как к единственному средству избавиться от напряжения или продлить удовольствие. У ребенка нет альтернативы, как себя вести, чтобы выжить, ему приходится подчиняться сильному…

Зависимый человек научается распознавать только те чувства, которые ему назвали и помогли соотнести с телесными ощущениями. Вот это – «страх», это означает «опасность», а вот эти ощущения называются «усталость» и означают потребность в отдыхе. Если ему твердили, что злиться и обижаться плохо, то высока вероятность, что он не будет распознавать в себе эти чувства или не будет знать, что с ними делать. Такой человек вырастает с «пустотами» в опыте, он умеет только то, что «было можно» в его семье. Чем жестче были внутрисемейные требования, тем уже оказывается диапазон чувств и поведения человека в будущем. Кроме того, родитель, требуя от ребенка определенного поведения и наказывая за «отклонения», часто оставляет его один на один с тяжелыми переживаниями, которые «застревают» в нем болью, страхом, бессилием. С ребенком не говорят о них или отвергают его страдание как малозначимое. Или вместо сочувствия и внимания он получает подарок – игрушку, конфету, вещь. Как будто этот предмет, каким бы ценным не оказался, способен заменить живую любовь и отклик на чувства. И человек оказывается неспособными иметь дело с собственными переживаниями, возникающими в результате фрустраций, иначе, чем избегать ситуаций, где они могли бы возникнуть. Или «утешаться» суррогатом любви – вещью, едой, химическим веществом.

А дальше психика стремиться «доразвиться», научиться тому, чему не смогла-не захотела-не сумела развить в отношениях с родителем. Наши неуспехи требуют «нового завершения», компенсаций, они остаются в памяти бессознательного, сохраняя вызванное ими напряжение. Те из них, которые сопровождались переживанием бессилия и беспомощности запоминаются особенно прочно, и эффект незавершенного действия «ответственен» за повторяющиеся попытки «переписать сюжет», устранить боль поражения.

В повторяющемся паттерне мы воспроизводим наш опыт бессилия в надежде на «новое решение», «восстановление справедливости», закрепившийся в отношениях с родителями нашего детства. Повторяется структура отношений, с их ожиданиями и фрустрациями, способы поведения, сформированные ребенком, на основании выводов ( травматические решения ), к которым пришло детское мышление, с его наглядно-действенными и алогичными свойствами. Травматический опыт пугет и останавливает возможность экспериментирования с ним, отсюда такая ригидность детских паттернов вунтри взрослого. Вырастая, мы повторяем эти схемы с другими людьми и в отношениях совсем другого типа – любовных, дружеских. С ними мы неосознанно оживляем и свои надежды (эти люди ассоциативно, своим поведением и манерами напоминают нам «главных фрустраторов» детства), и свои попытки удержать их в той функции, в какой они нужны были нам тогда, и те способы воздействия, которыми мы пользовались в детстве. Однако, приемы, которые позволяли нам в детстве «добыть» любовь или избежать наказания в отношениях со взрослыми, теперь могут оказаться весьма неудачными в отношениях с равными партнерами, которые либо не поддаются на наши манипуляции, либо умеют манипулировать еще более изысканно, и все время нас «переигрывают», лишая необходимого «объема» любви и признания. То, что в детстве было единственно успешным поведением в отношениях с родителем, во взрослой жизни становится ошибкой.

Но травматический опыт упрям: это «работало» тогда, а значит, может сработать и снова. Надо лишь сильно постараться, поискать кого-то более подходящего, легко откликающегося, то есть выросшего в похожих условиях и поддающегося на те же манипуляции. Это и есть «хороший партнер» для зависимого человека.

Так повторяется поведение, основанное на страхе потери и переживании нехватки собственных ресурсов. Это — «матрица» отношений привязанности из нашего прошлого.

Условия нового развития

Изменение возможно, если с каким-то человеком сложатся отношения, свободные от тех фрустраций, которые приостановили развитие нашей опоры на себя. Для этого необходимо, чтобы человек смог выполнить роль символического родителя: отказаться от собственного удовлетворения в контакте ради потребностей зависимого человека и развития его способности заботиться о себе. Чем «моложе» травма, тем больше потребуется самоотречений. Довольно сложная задача для отношений.

В обычной жизни зависимый находит «приблизительное» решение – он выбирает такого же травмированного человека, который будет выполнять эту роль ради «не расставания». Но здесь его ждет сильное разочарование: тот, другой, хотя и признал, что главная ценность – оставаться вместе, но тоже хочет восполнения своих дефицитов в обсласти самоподдержки и одних гарантий на «вечность связи» ему мало. Зависимому человеку трудно быть «ресурсом любви и уважения» для партнера в силу своей собственной нуждаемости. Именно поэтому отношения двух зависимых людей всегда конфликтны, несмотря на «общий интерес» в главном – навсегда быть вместе. Они не могут расстаться, но и не могут быть счастливы, поскольку их способность выполнять родительскую функцию друг для друга ограничена их хорошим состоянием, а в своей декомпенсации, в «трудную минуту», каждый из них может заботиться только о себе. Партнер это переживает как — «он меня бросает». «Трудная минута» — это ситуация, где столкнулись интересы обоих, и у каждого актуализировалась сепарационная тревога. Поскольку избежать столкновения интересов в совместной жизни невозможно, то для каждого регулярно повторяются ситуации сепарационной тревоги, периоды надежды, когда партнер «правильно функционирует», сменяются периодами разочарования и отчаяния, когда партнер «бросает» ( вечность «слияния» постоянно подвергается новым угрозам его разрыва, то есть происходит ретравматизация обоих) . Эти циклы бесконечны и причиняют страдания, поскольку отказаться от надежды невозможно, а сохранять ее постоянно не получается.

Почему «это» не «лечится» жизнью?

Развитие происходит через повторение и боль, переход в новый возраст это не только обретение новых ресурсов, большей ответственности, но и утрата прежних детских привилегий. Нормальное развитие сопровождает печаль утраты привилегий детства» и тревога перед новой ответственностью. Если мы говорим о невротическом развитии, то речь идет о признании невозможности прежней близости с родителем, прошлой безопасности, признание, что чего-то в жизни не случилось и не случится уже никогда, и чего-то ты оказался лишен в отличие от других. Сначала cтолкновение с этими фактами переживается как насилие над собой, вызывая отчаяние и ярость, отрицание утраты и попытки найти компромиссное решение ( чем и становятся зависимые отношения с их «вечностью» и слиянием ). Конечно, это непросто, вместе с потерей надежды на обретение «идеального родителя» человек утрачивает куда больше – мечту о чуде «вечного детства» с его «безнаказанными» удовольствиями и подарками… Решением здесь будет не осуществление мечтаний о слиянии или воспроизведение страданий отделения , а проживание чувств, которые были избегнуты в результате образования невротических схем. Горевание – естественный процесс примирения с невозможным и принятием ограничений жизни. В этой своей функции оно становится доступным только в подростковом возрасте, когда личность уже достаточно прочна, чтобы опираться на внутренние ресурсы, поддерживающие ее психологическое существование, и утрата объекта любви детства или мечты о его обретении может быть осмысленна и принята как неизбежная для всех людей часть жизни.

Партнером, который будет заботиться о зависимом, отказываясь от собственного прямого удовлетворения, может быть тот, кто сам способен обеспечивать себе «контейнер» для тревоги, то есть функционально не нуждаться в другом. При этом, чтобы он не истощался, удерживая свои границы от «манипулятивных вторжений» и сохранял расположение к зависимому, ему должна быть какая-то компенсация. Самым подходящим для этой роли оказывается… психотерапевт: человек внешний относительно обычной жизни зависимого, и, в силу своих профессиональных знаний, умеющий «правильно заботиться».

С одной стороны, терапевт стабильно присутствует, с другой — в контакте в зависимым он находится не всегда, а в строго отведенное время, а деньги, которые получает за свою работу, и есть необходимая компенсация за его усилия в отношении чужого для него человека. Деньги — это посредник между клиентом и терапевтом, дающий последнему возможность удовлетворения в любой подходящей для него форме, не используя эмоциональный контакт с клиентом для удовлетворения своих потребностей в любви и уважении. А это и означает, что личной заинтересованностью терапевта будет развитие личности клиента, а не удерживание его в некой «роли» рядом с собой.

В регулярной терапии за счет устойчивого сеттинга удается воспроизвести ситуацию развития отношений привязанности, в которой присутствует и поддержка ( надежное присутствие и эмпатическое понимание состояния зависимого и его кофнликтов, что позволяет терапевту сохранять принимающую позицию и перед лицом агрессии и перед лицом любви клиента , удерживаясь при этом от вовлеченности в жизнь и переживания зависимого, что ограждает терапевта от вторжений в обычную жизнь клиента и сохраняет границы отношений ), и фрустрация для зависимого ( ограниченное время присутствия терапевта, соблюдение дистанции в отношениях ). Это дает ему возможность снова актуализировать, пережить и завершить те травмирующие чувства, которые связаны с непостоянным присутствием объекта и его несовершенством, что и составляет суть фрустраций детства в области привязанности. В отличие от реального партнера, который не сможет обеспечить необходимые условия для развития, каким бы «хорошим» он ни был, в силу личной заинтересованности в удовлетворении своих потребностей именно в контакте с зависимым.

Мы становимся людьми потому, что нас любят, то есть обеспечивают необходимым эмоциональным вниманием. Эмоциональная связь — это нить, которая соединяет нас с миром других людей. И прорастает она внутри человека только в ответ на существующую рядом такую же потребность в привязанности. Если она оказалась оборванной или недостаточно прочной, чтобы давать чувство причастности к другим людям, то восстановить ее можно только через новое обращение в эмоциональный контакт.

Если человек вырастает с «дефицитом любви», то есть с опытом невнимания к своей эмоциональной жизни, это приводит к формированию цепляющегося или отчужденного поведения в той или иной степени. Одни пытаются восполнить этот дефицит в любых более-менее подходящих других отношениях, а другие и вовсе отказываются от эмоционально близких отношений . И в обоих случаях люди очень чувствительны к угрозе нового невнимания, то есть остаются зависимым. То, что рождается, существует и «повредилось» в контакте может быть сформировано и восстановлено только в контакте, то есть в ситуации эмоциональной откликаемости одного человека на другого. И этот отклик должен соответствовать «потребностям возраста повреждения». Это и есть «травма развития» — повреждение эмоциональной связи с человеком, от которого зависело выживание ребенка.

Для ее диагностики и использования в процессе установления новых эмоциональных связей требуются особые знания и навыки. Травму развития невозможно «вылечить» внутренними самоманипуляциями или только манипуляциями с внутренними объектами под чьим- то руководством, а уж тем более — технологиями, меняющими параметры восприятия. Бессознательное можно пытаться обманывать, часто оно «радо обманываться», поскольку «хочет» гармоничное жизни. Но оно не настолько «глупо» или » маниакально»- радостно, чтобы не распознать, что изменение параметров восприятия и «перекодировка сигналов» — это не любовь и не забота.

Травму развития, чувства, ее сопровождающие, повышенную чувствительность к факторам травмы, можно подвернуть десенсибилизации, снизить интенсивность ее переживания, но устранить переживание нехватки любви и признания, чувства собственной уязвимости без восстановления прочной и безопасной эмоциональной связи с другим человеком — невозможно. (И в этом смысле травма развития принципиально отличается от ПТСР как от травмы взрослой личности, обладающей изначально необходимым потенциалом для жизни и развития).

Взрослый человек оказывается в плену детских ран и ограничений, которые стали самоограничениями, естественными настолько, что другая жизнь просто не мыслится, а, способы их «залечивания» или избегания оказываются ригидными и неудобными… Такую фиксацию чувств и способов поведения на сформировавшихся в детстве и не получающих развития и во взрослой жизни, называют инфантильным неврозом. И эта «рана» не залечивается жизнью.

Инфантильный невроз может смягчить свои формы за счет приобретения человеком опыта и прироста мудрости (если последнее происходит). Но в жизни тех людей, у которых в прошлом было много насилия, особенно физического, он не может даже смягчаться. Зависимый человек видит свое «счастье» как восстановление «хорошего слияния» с «добрым объектом», восполняющим все его дефициты и возмещающим все нанесенные ущербы. И это мечта имеет корни в очень раннем детстве, когда мама была еще так могущественна, что могла «собой закрыть» все фрустрации ребенка. Но чем он становился старше, тем сложнее одной маме было удовлетворять все его потребности, да еще так, чтобы избежать фрустраций.

Разочарование в мощи мамы и принятии на себя функций заботы все в большем объеме – естественный процесс развития человека. Если случилось так, что ребенок раньше времени узнал тяжесть фрустрации и боль одиночества, чем эмоционально был готов с ними справиться – этот ущерб невосполним. Никто не «закроет собой» все «провалы» в жизни взрослого человека. И «лечение» заключается не в воспроизведении первичного симбиоза, а в переживании его утраты.

К сожалению, жизнь устроена так, что не дозирует нагрузки, и раненный взрослый получает в ней новые травмы. Терапия становится ресурсом для «выздоровления» в том смысле, что внутри терапевтических отношений возможно как раз «дозированное» разочарование, такое, которое человек может «переварить» без ущерба своему самоуважению и чувству защищенности и постепенно наращивать внутреннюю устойчивость Про мои отношения((( жили 9 лет,развод,состояние депресняк нервоз,внутренний тремор иногда,короче 8 ой месяц,алкоголь только усугубляет,не вижу выхода порой,к психотерапевту?)

Про мои отношения,жили 9 лет,развод,сын 3 года,состояние:депресии(невроз,с внутренним тремором,8 ой месяц,алкоголь только усугубляет,не вижу выхода порой,к психотерапевту?есть мысли,тремор не постоянно,порой проходит на пару месяцев,понимаю эмоции,первый раз такая дрянь.

[Damirin]

Здравствуйте! Меня зовут Дамир и я аддикт )

Хочу поделится мыслями на заданную тему...

Если вы в любовной зависимости, то обычная добросердечная любовь кажется чем то пресным, как зеленый чай без сахара, хотя я очень люблю такой чай. Вы когда нибудь задумывались почему возникает чувство влюбленности, почему оно возникает к одним и совсем не возникает другим, по моему мнению любовь или начальная ее стадия влюбленность, это особенный знак для того кто это чувство испытывает. Это что то в виде вашей кармической задачи, то что не отработали родители в воспитании, то чего не хватает в целостности вашей личности. 

   Такие выводы я делаю по себе, я как заядлый курильщик, который отказывается принять правду о том, что курение убивает. Чувство зависимости наоборот придает стимул, огонек в жизни, так словно ты вновь и вновь ныряешь в прохладный бассейн при сорокаградусной жаре, но к сожалению это ходьба по кругу. Можно подумать, что это отголоски садизма или мазохизма у кого как, но такой вывод будет не верным, как я уже говорил по мне это карма, все не просто так и все не зря, ЭТО НЕ БОЛЕЗНЬ и лечить соответственно ее не нужно)!

   Решение или выход из зависимости видится только один, превзойти самого себя, сделать себя лучше, вырасти как личность, или в моем понимании отработать карму. Истина для тех кто находится в таком состоянии проста и понятна, просто люди не могут себе в этом признаться, заглянуть в себя и работать над собой либо не дошли до той стадии чтобы понять "а как же меня сюда занесло и как двигаться дальше".

Всем любви )

[share]

Ух как психологи любят все усложнять ))

[Sveta99]

Любовная аддикция – это разновидность аддитивного поведения с фиксацией на другом человеке, для которой характерны взаимозависимые отношения.

 

Для зависимых людей их «любовь» - это страдание и боль.

 

Главный критерий Любви: нам хорошо вместе, и нам хорошо отдельно.

Главный критерий зависимости: на первых этапах - нам хорошо вместе, но плохо друг без друга, на поздних этапах - и вместе плохо, и врозь плохо.

 

Любовь несет позитивные эмоции и партнеров сильнее, удачливее, увереннее, спокойнее. Любящий большую часть времени чувствует гармонию внутри себя, стабильность, защищенность, уверенность, теплые и нежные чувства к любимому.

Любовная зависимость несет массу негативных эмоций. И большую часть времени зависимого переполняют тревога, беспокойство, страхи, неуверенность, сомнения, ревность, зависть, злость, раздражение по отношению к «любимому».

 

В любви отношения строятся на равных: я дарю тебе любовь, ты мне даришь любовь; сегодня много меня, завтра много тебя, мы равны.

 

При любовной зависимости зависимый - подчиненный, а его «любимый» доминирует над ним. В результате зависимый всеми силами стремится заслужить любовь, угодить «любимому», унижаясь при этом, он только дает, ничего не получая взамен. Он является инициатором совместных мероприятий, сам выстраивает отношения, прощает все обиды.

 

Любовная аддикция характеризуется следующими признаками:

- сверхценное отношение к Значимому Другому (ЗД) с фиксацией на нем, с чертами непреодолимого насилия;

- нереалистичное, некритическое ожидания безусловно положительного отношения ЗД с отказом от возможности оставаться самим собой;

- осознанный страх брошенности, который ослабляет негативные чувства к объекту и побуждает идти на любые жертвы ради сохранения взаимоотношений;

- неосознаваемый страх интимности (близости), который тормозит сексуальное влечение в ситуации физической близости;

- выбор ЗД, который не может быть интимным (близким) здоровым путем, часто это аддикты избегания.

 

В то же время, для аддиктов избегания являются характерными следующие черты:

- сверхценное отношение к ЗД, которого извне избегают;

- скрытость внутренней жизни от ЗД из-за боязни его контроля и поглощения им;

- формирование замещающих, аддиктивных взаимоотношений с другими объектами.

 

Обычно отношения между двумя любовными аддиктами имеют следующую динамику:

Сначала наблюдаются чрезвычайно взаимосвязанные взаимоотношения (которые часто напоминают наркоманию), из которых практически исключаются другие люди, включая и собственных детей.

Поскольку один из аддиктов более энергичный и активный (например, гиперфункционал, единственный или старший ребенок в родительской семье), то у его партнера растет страх быть поглощенным, он старается дистанцироваться и постепенно превращается в аддикта избегания.

 

Созависимость между любовным аддиктом и аддиктом избегания может развиться с самого начала взаимоотношений. Формируется порочный круг: чем больше проявляет свою активность любовный аддикт, тем более вынужден удаляться аддикт избегания, усиливая тем самым у партнера страх быть покинутым и отчуждение. Обычно эту фазу взаимоотношений характеризуют, как такую, когда "нам плохо друг без друга и нам плохо вместе".

Так начинается конфликт зависимых взаимоотношений, когда аддикт избегания начинает удовлетворять свои аддиктивные потребности в другой любовной связи или в других аддикциях: трудоголизме, химической аддикции, гемблинге и др.

 

К сожалению, любовная зависимость явление очень распространенное, и благодаря сложившимся социальным стереотипам люди очень часто принимают её за «настоящую любовь».

Этому способствуют и усвоенные с детства убеждения «любовь зла, полюбишь и козла», «любовь это страдание» и высказывания родителей и родственников, и литература, на которой мы все выросли, воспевающая, в большинстве своем, именно любовную аддикцию.

а как от нее вылечиться?

[Sirius11rus]

как и с любой зависимостью, избавиться от её источника и развивать другие опоры в жизни, чтобы человек или чувства к нему не были определяющим фактором в вашей жизни

[соня2809]

 

ИМХО:

Главный критерий любви - мне не нужна другая (другой).

Главный критерий зависимости - хочу свалить, но НЕМОГУ.

как же точно! класс!

[Amelie37]

 

 

 

 

ЗАВИСИМОСТЬ: ФОРМИРОВАНИЕ ИНФАНТИЛЬНОГО НЕВРОЗА и СУДЬБА «ВЕЧНОЙ» ЛЮБВИ в КОНЕЧНОМ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ МИРЕ.

Автор статьи: Татьяна Сидорова..

 

Сегодня я начинаю разговор о закономерностях существования пары, в которой оба партнера — зависимые. Напомню главное.

В «обычной жизни» зависимостью называют поведение, которое субъективно переживается как вынужденное: человек чувствует, что не свободен остановиться или продолжить что-то делать. Обращение за помощью происходит, когда становится очевидным вред повторяющихся действий, а их «отмена» вызывает очень неприятное состояние, от которого надо срочно избавиться. Человек хочет избавиться от «навязчивых действий», игнорируя (когда формулирует запрос к терапевту) невыносимость их «отмены». Получается, что зависимость — это нужда во внешнем объекте, присутствие которого позволяет вернуться в эмоционально стабильное состояние.

Многие не осознают и самого факта своей зависимости. Они жалуются на усталость от бесконечной работы, домашних дел, заботы о супруге или ребенке, считая свое поведение «единственно возможным», а свое состояние «естественным», и не понимая, что проблема в том, что у них просто нет выбора делать это или не делать.

Того, кто находится в плену повторяющихся действий и тревоги, называют зависимым, а того или то, в чем он нуждается и к кому обращены и направлены его действия — объектом зависимости.

Зависимый человек часто может внятно описать «последовательные этапы» своих «отношений с объектом зависимости»: счастливое слияние, когда нет тревоги и полное согласие, нарастание внутреннего дискомфорта и стремление от него избавиться, состояние пика напряжения и стремления «слиться с объектом зависимости» (как раз фаза повторяющихся действий), момент овладения объектом и облегчения, «откат» — самонаказание за то, что «снова сделал это».

Олег рассказывает, как он начал употреблять химические вещества: «лет до 15 мне было все время плохо, я жил в тревоге, раздражении, конфликтах с родителями; однажды мне дали попробовать героин и я понял, что такое «хорошо»; вся моя дальнейшая жизнь – это поиск вещества, облегчение и страх, что я снова мог умереть – и новый поиск, чтобы не чусвтвовать всего этого.

Марина: я долго была одна и вот я встретила Его, это был момент счастья и надежды, который очень быстро сменился постоянной тревогой за наши отношения; пока я не встречусь с ним, я не верю, что мы вместе, я постоянно его дергаю в требованиях встреч, чем раздражаю и отпугиваю, и ничего не могу с собой поделать, я на все согласна, лишь бы иметь возможность видеться с ним так часто, как мне надо.

Андрей: я давно понял, что выходные это ад, я предоставлен сам себе, даже в семье; как будто что-то давит и скручивает изнутри, если я не в потоке дел; я очень устаю и мало времени провожу с семьей, что вызывает постоянные конфликты, но как будто это лучше, чем паузы и то, что у меня внутри.

Очевидно, что все эти люди обнаруживают какой-то дефицит внутри себя, оставаясь без «объекта зависимости», и пока этот дефицит сохраняется, нужда во внешнем объекте никуда не денется, а значит и тревога, связанная с риском его утраты. Эта тревога называется сепарационной, а внутренний дефицит – недостаточностью самоподдержки, уверенности в том, что «Я хороший, ценный, могу быть любим» и надежды, что «все будет хорошо» . Этот дефицит восполняется через контакт с партнером, который постоянно извне своими действиями, словами, уступками, поощрениями подпитывает недостаток самоуважения и самопринятия партнера.

И химическая зависимость, и эмоциональная «устроены» одинаково.

Дальше я буду говорить об эмоциональной зависимости, где «объектом» является другой человек.

Взаимная нужда может быть очевидна для обоих партнеров, а может – только для одного. В первом случае их отношения могут быть более-менее гармоничны, каждый заботится об их сохранности, во втором — баланс в паре нарушается, один чувствует и ведет себя уверенно и свободно, другой – тревожно и подчиненно, первый приписывает партнеру власть над собой, а второй пользуется этой властью.

Партнер – «хороший», когда он успешно справляется со своей «функцией»: дает нужное количество любви и признания, всегда оказывается рядом, способен вселить надежду и успокоить тревогу, но как только он оказывается непредсказуемым в своих оценках и поступках, отклоняется от «привычной схемы» – тут же становится «плохим».

Если человек в данный момент не состоит в партнерских отношениях, то это не значит, что у него нет объекта зависимости. В этом случае объектом зависимости можно назвать тот «свод правил» — интроектов, которым он привык следовать в жизни и которые его ограничивают изнутри, мешают жить в соответствие со своими потребностями, заставляют все время оглядываться на других, бояться их обидеть, разозлить, вызвать их негативную оценку и так далее… Пока я один – я сам себя ограничиваю, «голосом» родной тети, например, а когда я вместе с кем-то, то я эту функцию «препоручаю» партнеру и думаю, что это он меня ограничивает…

Самая страшная угроза, которую осознают практически все зависимые люди — это угроза утраты тех отношений, которые сложились, и какими бы они ни были — благополучными или мучительными. В этом случае сеперационная тревога может иметь внутренний смысл угрозы физической утраты объекта привязанности, утраты его любви или уважения. Для избегания этой угрозы у зависимых людей есть надежные способы: полностью удовлетворять партнера и стремиться к максимальной близости с ним во всем, или вообще не приближаться эмоционально, используя партнера только как внешний объект – сексуальный или «приз за достижение», и порывая с ним отношения, как только начнут возникать чувства нежности и привязанности.

Мечта зависимого человека это возможность найти волшебный способ навсегда устранить сепарационную тревогу, то есть удержать партнера в его функции рядом с собой навеки.

Формирование зависимого паттерна

Каждый из партнеров играет привычную ему роль в отношениях, и тревога в случае угрозы стабильности отношений у обоих одинаковая. Почему мы играем их будто бы против своей воли и одновременно отчаянно за них держимся?

Для поиска ответа я обращусь к тому периоду, когда зависимость естественна и неизбежна для человека – к детству.

В каждом «физически – психологическом» возрасте ребенок нуждается в особом сочетании объема и качества фрустрации и поддержки со стороны родителя для овладения новыми навыками владения своим телом и совей психикой. Если этот баланс оптимален, то ребенок обучается новым действиям и новым переживаниям, у него формируется чувство уверенности в себе. Если же — нет, то овладение навыком либо задерживается (родитель делает за ребенка больше, чем требуется, предоставляет ему меньше ответственности, чем он мог бы освоить), либо навыки формируются рывком («скорее бы ты вырос уже!»), без опоры на прочный фундамент повторения и тренировок. В обоих случаях у ребенка формируется неуверенность в своих силах.

В зависимости от того, что именно одобрял родитель — покорность, покладистость, опору на родительскую поддержку при снижении собственной инициативы, или наоборот — самостоятельность, инициативность и эмоциональную отстраненность ребенка, он так и вел себя с ним и с окружающими. Отклонение от этого стиля поведения наказывалось родителем эмоциональным отчуждением от ребенка. И для маленького человечка — это самое страшное, поскольку угрожает утратой связи с родителем, потерей его поддержки, а он еще не чувствует себя способным самостоятельно выживать в мире. В результате ребенок так и не получил подтверждение, что его потребности имеют значение, и могут быть удовлетворены теми, от кого он зависим в силу своего возраста.

Если ребенок не может получить удовлетворения от родителя, обращаясь к нему прямо , то он начинает изучать, как этого удовлетворения можно добиться иначе. «Исследуя» мать, ребенок начинает использовать ее собственную потребность в контакте, откликаясь на нее так, как она хочет- цепляясь за не , или держать на дистанции. В результате интроецируются не столько нормы и правила, сколько целиком стиль поведения. Это и есть зависимое поведение, то есть зависящее от одобрения родителя и устраняющее тревогу. Такое поведение может быть как прилипающим, которое и принято называть зависимым, так и отчужденным, которое я буду называть контрзависимым.

(К слову: внутри каждой тенденции мы тоже можем наблюдать два состояния- благополучия или компенсации, и не благополучия, то есть фрустрации. В состоянии компенсации зависимый человек будет выглядеть теплым, общительным, с разной степенью навязчивости в своей заботе и тревожно озабоченный мнением о себе окружающих, стремящимся предотвратить конфликт и любые проявления агрессии. В состоянии декомпенсации этот же человек может быть агрессивно требовательным, обидчивым, крайне навязчивым и как будто лишенным всяких представлений о такте и личностных границах. В состоянии компенсации контрзависимый человек будет выглядеть самодостаточным, отстаивающим свою позицию, смелым и независимым. В состоянии декомпенсации он может обнаружить состояния беспомощности, парализованности инициативы, испуганным, или агрессивным до жестокости. Этот феномен называется внутриличностное расщепление, я буду говорить о нем позже).

Постепенно ребенок обучается такому поведению в отношении родителя, которое его минимально ранит, обеспечивает удовлетворение потребностей, предотвращают угрозу наказания, улучшает эмоциональное состояние. Он добивается своего, заменяя прямое обращение к матери со своими чувствами и потребностями на действие в ее адрес, то есть обучается провоцировать в другом человеке эмоции, которые подталкивают мать на необходимые «провокатору» действия. Можно вызывать в другом человеке такие эмоции, которые он захочет продлить, но и также и те, от которых он захочет избавиться. Вместо обмена чувствами обучаются обмениваться действиями, которые «переводятся» как сигналы любви или отвержения.

Взаиморегуляции (узнавания и учета эмоциональных сигналов друг друга для поддержания отношений) уступает место взаимному контролю. Постепенно развивается система эмоционального воздействия друг на друга, принуждающая партнеров к взаимным действиям как к единственному средству избавиться от напряжения или продлить удовольствие. У ребенка нет альтернативы, как себя вести, чтобы выжить, ему приходится подчиняться сильному…

Зависимый человек научается распознавать только те чувства, которые ему назвали и помогли соотнести с телесными ощущениями. Вот это – «страх», это означает «опасность», а вот эти ощущения называются «усталость» и означают потребность в отдыхе. Если ему твердили, что злиться и обижаться плохо, то высока вероятность, что он не будет распознавать в себе эти чувства или не будет знать, что с ними делать. Такой человек вырастает с «пустотами» в опыте, он умеет только то, что «было можно» в его семье. Чем жестче были внутрисемейные требования, тем уже оказывается диапазон чувств и поведения человека в будущем. Кроме того, родитель, требуя от ребенка определенного поведения и наказывая за «отклонения», часто оставляет его один на один с тяжелыми переживаниями, которые «застревают» в нем болью, страхом, бессилием. С ребенком не говорят о них или отвергают его страдание как малозначимое. Или вместо сочувствия и внимания он получает подарок – игрушку, конфету, вещь. Как будто этот предмет, каким бы ценным не оказался, способен заменить живую любовь и отклик на чувства. И человек оказывается неспособными иметь дело с собственными переживаниями, возникающими в результате фрустраций, иначе, чем избегать ситуаций, где они могли бы возникнуть. Или «утешаться» суррогатом любви – вещью, едой, химическим веществом.

А дальше психика стремиться «доразвиться», научиться тому, чему не смогла-не захотела-не сумела развить в отношениях с родителем. Наши неуспехи требуют «нового завершения», компенсаций, они остаются в памяти бессознательного, сохраняя вызванное ими напряжение. Те из них, которые сопровождались переживанием бессилия и беспомощности запоминаются особенно прочно, и эффект незавершенного действия «ответственен» за повторяющиеся попытки «переписать сюжет», устранить боль поражения.

В повторяющемся паттерне мы воспроизводим наш опыт бессилия в надежде на «новое решение», «восстановление справедливости», закрепившийся в отношениях с родителями нашего детства. Повторяется структура отношений, с их ожиданиями и фрустрациями, способы поведения, сформированные ребенком, на основании выводов ( травматические решения ), к которым пришло детское мышление, с его наглядно-действенными и алогичными свойствами. Травматический опыт пугет и останавливает возможность экспериментирования с ним, отсюда такая ригидность детских паттернов вунтри взрослого. Вырастая, мы повторяем эти схемы с другими людьми и в отношениях совсем другого типа – любовных, дружеских. С ними мы неосознанно оживляем и свои надежды (эти люди ассоциативно, своим поведением и манерами напоминают нам «главных фрустраторов» детства), и свои попытки удержать их в той функции, в какой они нужны были нам тогда, и те способы воздействия, которыми мы пользовались в детстве. Однако, приемы, которые позволяли нам в детстве «добыть» любовь или избежать наказания в отношениях со взрослыми, теперь могут оказаться весьма неудачными в отношениях с равными партнерами, которые либо не поддаются на наши манипуляции, либо умеют манипулировать еще более изысканно, и все время нас «переигрывают», лишая необходимого «объема» любви и признания. То, что в детстве было единственно успешным поведением в отношениях с родителем, во взрослой жизни становится ошибкой.

Но травматический опыт упрям: это «работало» тогда, а значит, может сработать и снова. Надо лишь сильно постараться, поискать кого-то более подходящего, легко откликающегося, то есть выросшего в похожих условиях и поддающегося на те же манипуляции. Это и есть «хороший партнер» для зависимого человека.

Так повторяется поведение, основанное на страхе потери и переживании нехватки собственных ресурсов. Это — «матрица» отношений привязанности из нашего прошлого.

Условия нового развития

Изменение возможно, если с каким-то человеком сложатся отношения, свободные от тех фрустраций, которые приостановили развитие нашей опоры на себя. Для этого необходимо, чтобы человек смог выполнить роль символического родителя: отказаться от собственного удовлетворения в контакте ради потребностей зависимого человека и развития его способности заботиться о себе. Чем «моложе» травма, тем больше потребуется самоотречений. Довольно сложная задача для отношений.

В обычной жизни зависимый находит «приблизительное» решение – он выбирает такого же травмированного человека, который будет выполнять эту роль ради «не расставания». Но здесь его ждет сильное разочарование: тот, другой, хотя и признал, что главная ценность – оставаться вместе, но тоже хочет восполнения своих дефицитов в обсласти самоподдержки и одних гарантий на «вечность связи» ему мало. Зависимому человеку трудно быть «ресурсом любви и уважения» для партнера в силу своей собственной нуждаемости. Именно поэтому отношения двух зависимых людей всегда конфликтны, несмотря на «общий интерес» в главном – навсегда быть вместе. Они не могут расстаться, но и не могут быть счастливы, поскольку их способность выполнять родительскую функцию друг для друга ограничена их хорошим состоянием, а в своей декомпенсации, в «трудную минуту», каждый из них может заботиться только о себе. Партнер это переживает как — «он меня бросает». «Трудная минута» — это ситуация, где столкнулись интересы обоих, и у каждого актуализировалась сепарационная тревога. Поскольку избежать столкновения интересов в совместной жизни невозможно, то для каждого регулярно повторяются ситуации сепарационной тревоги, периоды надежды, когда партнер «правильно функционирует», сменяются периодами разочарования и отчаяния, когда партнер «бросает» ( вечность «слияния» постоянно подвергается новым угрозам его разрыва, то есть происходит ретравматизация обоих) . Эти циклы бесконечны и причиняют страдания, поскольку отказаться от надежды невозможно, а сохранять ее постоянно не получается.

Почему «это» не «лечится» жизнью?

Развитие происходит через повторение и боль, переход в новый возраст это не только обретение новых ресурсов, большей ответственности, но и утрата прежних детских привилегий. Нормальное развитие сопровождает печаль утраты привилегий детства» и тревога перед новой ответственностью. Если мы говорим о невротическом развитии, то речь идет о признании невозможности прежней близости с родителем, прошлой безопасности, признание, что чего-то в жизни не случилось и не случится уже никогда, и чего-то ты оказался лишен в отличие от других. Сначала cтолкновение с этими фактами переживается как насилие над собой, вызывая отчаяние и ярость, отрицание утраты и попытки найти компромиссное решение ( чем и становятся зависимые отношения с их «вечностью» и слиянием ). Конечно, это непросто, вместе с потерей надежды на обретение «идеального родителя» человек утрачивает куда больше – мечту о чуде «вечного детства» с его «безнаказанными» удовольствиями и подарками… Решением здесь будет не осуществление мечтаний о слиянии или воспроизведение страданий отделения , а проживание чувств, которые были избегнуты в результате образования невротических схем. Горевание – естественный процесс примирения с невозможным и принятием ограничений жизни. В этой своей функции оно становится доступным только в подростковом возрасте, когда личность уже достаточно прочна, чтобы опираться на внутренние ресурсы, поддерживающие ее психологическое существование, и утрата объекта любви детства или мечты о его обретении может быть осмысленна и принята как неизбежная для всех людей часть жизни.

Партнером, который будет заботиться о зависимом, отказываясь от собственного прямого удовлетворения, может быть тот, кто сам способен обеспечивать себе «контейнер» для тревоги, то есть функционально не нуждаться в другом. При этом, чтобы он не истощался, удерживая свои границы от «манипулятивных вторжений» и сохранял расположение к зависимому, ему должна быть какая-то компенсация. Самым подходящим для этой роли оказывается… психотерапевт: человек внешний относительно обычной жизни зависимого, и, в силу своих профессиональных знаний, умеющий «правильно заботиться».

С одной стороны, терапевт стабильно присутствует, с другой — в контакте в зависимым он находится не всегда, а в строго отведенное время, а деньги, которые получает за свою работу, и есть необходимая компенсация за его усилия в отношении чужого для него человека. Деньги — это посредник между клиентом и терапевтом, дающий последнему возможность удовлетворения в любой подходящей для него форме, не используя эмоциональный контакт с клиентом для удовлетворения своих потребностей в любви и уважении. А это и означает, что личной заинтересованностью терапевта будет развитие личности клиента, а не удерживание его в некой «роли» рядом с собой.

В регулярной терапии за счет устойчивого сеттинга удается воспроизвести ситуацию развития отношений привязанности, в которой присутствует и поддержка ( надежное присутствие и эмпатическое понимание состояния зависимого и его кофнликтов, что позволяет терапевту сохранять принимающую позицию и перед лицом агрессии и перед лицом любви клиента , удерживаясь при этом от вовлеченности в жизнь и переживания зависимого, что ограждает терапевта от вторжений в обычную жизнь клиента и сохраняет границы отношений ), и фрустрация для зависимого ( ограниченное время присутствия терапевта, соблюдение дистанции в отношениях ). Это дает ему возможность снова актуализировать, пережить и завершить те травмирующие чувства, которые связаны с непостоянным присутствием объекта и его несовершенством, что и составляет суть фрустраций детства в области привязанности. В отличие от реального партнера, который не сможет обеспечить необходимые условия для развития, каким бы «хорошим» он ни был, в силу личной заинтересованности в удовлетворении своих потребностей именно в контакте с зависимым.

Мы становимся людьми потому, что нас любят, то есть обеспечивают необходимым эмоциональным вниманием. Эмоциональная связь — это нить, которая соединяет нас с миром других людей. И прорастает она внутри человека только в ответ на существующую рядом такую же потребность в привязанности. Если она оказалась оборванной или недостаточно прочной, чтобы давать чувство причастности к другим людям, то восстановить ее можно только через новое обращение в эмоциональный контакт.

Если человек вырастает с «дефицитом любви», то есть с опытом невнимания к своей эмоциональной жизни, это приводит к формированию цепляющегося или отчужденного поведения в той или иной степени. Одни пытаются восполнить этот дефицит в любых более-менее подходящих других отношениях, а другие и вовсе отказываются от эмоционально близких отношений . И в обоих случаях люди очень чувствительны к угрозе нового невнимания, то есть остаются зависимым. То, что рождается, существует и «повредилось» в контакте может быть сформировано и восстановлено только в контакте, то есть в ситуации эмоциональной откликаемости одного человека на другого. И этот отклик должен соответствовать «потребностям возраста повреждения». Это и есть «травма развития» — повреждение эмоциональной связи с человеком, от которого зависело выживание ребенка.

Для ее диагностики и использования в процессе установления новых эмоциональных связей требуются особые знания и навыки. Травму развития невозможно «вылечить» внутренними самоманипуляциями или только манипуляциями с внутренними объектами под чьим- то руководством, а уж тем более — технологиями, меняющими параметры восприятия. Бессознательное можно пытаться обманывать, часто оно «радо обманываться», поскольку «хочет» гармоничное жизни. Но оно не настолько «глупо» или » маниакально»- радостно, чтобы не распознать, что изменение параметров восприятия и «перекодировка сигналов» — это не любовь и не забота.

Травму развития, чувства, ее сопровождающие, повышенную чувствительность к факторам травмы, можно подвернуть десенсибилизации, снизить интенсивность ее переживания, но устранить переживание нехватки любви и признания, чувства собственной уязвимости без восстановления прочной и безопасной эмоциональной связи с другим человеком — невозможно. (И в этом смысле травма развития принципиально отличается от ПТСР как от травмы взрослой личности, обладающей изначально необходимым потенциалом для жизни и развития).

Взрослый человек оказывается в плену детских ран и ограничений, которые стали самоограничениями, естественными настолько, что другая жизнь просто не мыслится, а, способы их «залечивания» или избегания оказываются ригидными и неудобными… Такую фиксацию чувств и способов поведения на сформировавшихся в детстве и не получающих развития и во взрослой жизни, называют инфантильным неврозом. И эта «рана» не залечивается жизнью.

Инфантильный невроз может смягчить свои формы за счет приобретения человеком опыта и прироста мудрости (если последнее происходит). Но в жизни тех людей, у которых в прошлом было много насилия, особенно физического, он не может даже смягчаться. Зависимый человек видит свое «счастье» как восстановление «хорошего слияния» с «добрым объектом», восполняющим все его дефициты и возмещающим все нанесенные ущербы. И это мечта имеет корни в очень раннем детстве, когда мама была еще так могущественна, что могла «собой закрыть» все фрустрации ребенка. Но чем он становился старше, тем сложнее одной маме было удовлетворять все его потребности, да еще так, чтобы избежать фрустраций.

Разочарование в мощи мамы и принятии на себя функций заботы все в большем объеме – естественный процесс развития человека. Если случилось так, что ребенок раньше времени узнал тяжесть фрустрации и боль одиночества, чем эмоционально был готов с ними справиться – этот ущерб невосполним. Никто не «закроет собой» все «провалы» в жизни взрослого человека. И «лечение» заключается не в воспроизведении первичного симбиоза, а в переживании его утраты.

К сожалению, жизнь устроена так, что не дозирует нагрузки, и раненный взрослый получает в ней новые травмы. Терапия становится ресурсом для «выздоровления» в том смысле, что внутри терапевтических отношений возможно как раз «дозированное» разочарование, такое, которое человек может «переварить» без ущерба своему самоуважению и чувству защищенности и постепенно наращивать внутреннюю устойчивость

 

 

 

 

 

 весьма  интересно 

[Sova5]

ИМХО:

Главный критерий любви - мне не нужна другая (другой).

Главный критерий зависимости - хочу свалить, но НЕМОГУ.

Да, ища в себе симптомы как-то прихожу к такому же выводу.

 

Несколько раз сходились, расходились на протяжении всей истории. Не говоря ни слова он всегда мог пропасть на несколько месяцев, как ни в чем ни бывало, а потом удивляться, почему я уже не с ним, или почему видя предверие очередного его побега я его превентивно выгоняю. Появился совместный ребёнок, прошло несколько лет, вроде опять сошлись, я, разумеется, стала требовать определенности (не считаю нужным продолжать тянуть кота за хвост и делать вид, что меня устраивают набеги выходного дня), чем, естественно, его достала, прям до откровенного хамства. Ну, в дополнение у меня полно серьёзных обид на него накопилось, что в промежутке последней серии однажды вылилось на него в грубой форме, с угрозами и выставлением за дверь, впрочем, не без помощи его критиканства и предложением подождать ищо неизвестно сколько времени и его ответов на любые вопросы "незнаю".

 

Я вот думаю, что не так? Вроде нормально в данной ситуации осесть уже и жить вместе, мужчине стать опорой семьи, надежным и постоянным. Или это все бред, и нормальные самодостаточным люди в этом не нуждаются? В чем данный персонаж меня пытается убедить.

Де, сам рос без отца, его мать с его младенчества работала без передыха, посему теперь и мне следует сбагрить ребёнка и повторить сию единственно возможную модель семьи... лишь бы его не трогать, с его мини-финансовым участием в частности.

По-моему, он просто недозрелый эгоист, мягко говоря.

[Sova5]

Про мои отношения,жили 9 лет,развод,сын 3 года,состояние:депресии(невроз,с внутренним тремором,8 ой месяц,алкоголь только усугубляет,не вижу выхода порой,к психотерапевту?есть мысли,тремор не постоянно,порой проходит на пару месяцев,понимаю эмоции,первый раз такая дрянь.

От предательства, наверное. Меня во время беременности предали почти все, кто мог, взвалив попутно столько проблем, что не каждый здоровый мужик разгребет. Просто в голове не укладывалось. Не знаю, в итоге я их возненавидела. Обесценивать для себя людей у меня и раньше получалось, но здесь все разложила по полкам и очевидность чудовищной несправедливости, вкупе с вскрывшимися многолетними интригами, не вызывала никаких сомнений. А совет только один - отвлечься на то, что вам интересно.

 

Зы, с комментом про психопатов тоже согласна. Про эту категорию граждан считаю неплохой книгу Роберта Хаэра.

[Изящная леди]

Я всегда убегала от мужчин..не кичилась этим, но думала это норма, были пара случаев когда парни как маньяки меня преследовали,зла не причиняли, но были просто одержимы...потом была любовная зависимость, и он удалился на 2 года в тюрьму, вышел прожили, как в первом посту написано и вместе нельзя и врозь плохо, но я ушла снова...была в замужем-ушла..вторая любовная зависимость, удалился в другие отношения до сих пор там, и логика моя меня спасает, понимаю что это не любовь, а болезнь....были пара отношений с нормальными мужчинами-ухожу.. что делать?спасибо

[BellKo]

хорошая информация ))) Многим думаю полезна будет

[Vitaria]

да, полезная информация. Мой МЧ интересуется психологией и давно задает вопрос мне "у нас любовь или привязанность?" Прочитав эту тему можно подумать, что мы пример такой любовной аддикции. Причем играем роли попеременно.

Главный критерий зависимости: на первых этапах - нам хорошо вместе, но плохо друг без друга, на поздних этапах - и вместе плохо, и врозь плохо.

Если придерживаться этого, то сейчас поздний этап отношений    Хотя нет, мы обычные) Все в наших руках!

[Конфуций]

Любовная аддикция – это разновидность аддитивного поведения с фиксацией на другом человеке, для которой характерны взаимозависимые отношения.

 

Для зависимых людей их «любовь» - это страдание и боль.

 

Главный критерий Любви: нам хорошо вместе, и нам хорошо отдельно.

Главный критерий зависимости: на первых этапах - нам хорошо вместе, но плохо друг без друга, на поздних этапах - и вместе плохо, и врозь плохо.

 

Любовь несет позитивные эмоции и партнеров сильнее, удачливее, увереннее, спокойнее. Любящий большую часть времени чувствует гармонию внутри себя, стабильность, защищенность, уверенность, теплые и нежные чувства к любимому.

Любовная зависимость несет массу негативных эмоций. И большую часть времени зависимого переполняют тревога, беспокойство, страхи, неуверенность, сомнения, ревность, зависть, злость, раздражение по отношению к «любимому».

 

В любви отношения строятся на равных: я дарю тебе любовь, ты мне даришь любовь; сегодня много меня, завтра много тебя, мы равны.

 

При любовной зависимости зависимый - подчиненный, а его «любимый» доминирует над ним. В результате зависимый всеми силами стремится заслужить любовь, угодить «любимому», унижаясь при этом, он только дает, ничего не получая взамен. Он является инициатором совместных мероприятий, сам выстраивает отношения, прощает все обиды.

 

Любовная аддикция характеризуется следующими признаками:

- сверхценное отношение к Значимому Другому (ЗД) с фиксацией на нем, с чертами непреодолимого насилия;

- нереалистичное, некритическое ожидания безусловно положительного отношения ЗД с отказом от возможности оставаться самим собой;

- осознанный страх брошенности, который ослабляет негативные чувства к объекту и побуждает идти на любые жертвы ради сохранения взаимоотношений;

- неосознаваемый страх интимности (близости), который тормозит сексуальное влечение в ситуации физической близости;

- выбор ЗД, который не может быть интимным (близким) здоровым путем, часто это аддикты избегания.

 

В то же время, для аддиктов избегания являются характерными следующие черты:

- сверхценное отношение к ЗД, которого извне избегают;

- скрытость внутренней жизни от ЗД из-за боязни его контроля и поглощения им;

- формирование замещающих, аддиктивных взаимоотношений с другими объектами.

 

Обычно отношения между двумя любовными аддиктами имеют следующую динамику:

Сначала наблюдаются чрезвычайно взаимосвязанные взаимоотношения (которые часто напоминают наркоманию), из которых практически исключаются другие люди, включая и собственных детей.

Поскольку один из аддиктов более энергичный и активный (например, гиперфункционал, единственный или старший ребенок в родительской семье), то у его партнера растет страх быть поглощенным, он старается дистанцироваться и постепенно превращается в аддикта избегания.

 

Созависимость между любовным аддиктом и аддиктом избегания может развиться с самого начала взаимоотношений. Формируется порочный круг: чем больше проявляет свою активность любовный аддикт, тем более вынужден удаляться аддикт избегания, усиливая тем самым у партнера страх быть покинутым и отчуждение. Обычно эту фазу взаимоотношений характеризуют, как такую, когда "нам плохо друг без друга и нам плохо вместе".

Так начинается конфликт зависимых взаимоотношений, когда аддикт избегания начинает удовлетворять свои аддиктивные потребности в другой любовной связи или в других аддикциях: трудоголизме, химической аддикции, гемблинге и др.

 

К сожалению, любовная зависимость явление очень распространенное, и благодаря сложившимся социальным стереотипам люди очень часто принимают её за «настоящую любовь».

Этому способствуют и усвоенные с детства убеждения «любовь зла, полюбишь и козла», «любовь это страдание» и высказывания родителей и родственников, и литература, на которой мы все выросли, воспевающая, в большинстве своем, именно любовную аддикцию.

Вот он!!! Садо-мазохизм),См. эмоциональная и сенсорная депривация(если серьёзно)

Эмоционально-сенсорные деприванты как опилки к магниту тянутся к сильным и независимым(автономным) личностям. Я так думаю!) Александр.

[Morskaya]

сложное чувство от старттопика

есть моменты необходимого вмешательства дохтора

а есть куча состовляющих не диагноза, а любви.

ну или влюбленности точно.

не верю я, что при влюбленности и любви, нет переживаний и эмоциональных зацепок на партнере.

 

и вот фраза про то, что

я дарю тебе любовь, ты мне даришь любовь(с)

 

торговля какая то а не чувства.

подарок подразумевает безвозмедную отдачу чего то

 

мож кто хочет зарыть себя окончательно и пойдет как инструкция

 

не впечатлен.

Согласна. Из нормальных человеческих чувств на разных этапах вывернули сплошную патологию с сомнительными симптомами

[Mollly]

Любовная аддикция – это разновидность аддитивного поведения с фиксацией на другом человеке, для которой характерны взаимозависимые отношения.

 

Для зависимых людей их «любовь» - это страдание и боль.

 

Главный критерий Любви: нам хорошо вместе, и нам хорошо отдельно.

Главный критерий зависимости: на первых этапах - нам хорошо вместе, но плохо друг без друга, на поздних этапах - и вместе плохо, и врозь плохо.

 

Любовь несет позитивные эмоции и партнеров сильнее, удачливее, увереннее, спокойнее. Любящий большую часть времени чувствует гармонию внутри себя, стабильность, защищенность, уверенность, теплые и нежные чувства к любимому.

Любовная зависимость несет массу негативных эмоций. И большую часть времени зависимого переполняют тревога, беспокойство, страхи, неуверенность, сомнения, ревность, зависть, злость, раздражение по отношению к «любимому».

 

В любви отношения строятся на равных: я дарю тебе любовь, ты мне даришь любовь; сегодня много меня, завтра много тебя, мы равны.

 

При любовной зависимости зависимый - подчиненный, а его «любимый» доминирует над ним. В результате зависимый всеми силами стремится заслужить любовь, угодить «любимому», унижаясь при этом, он только дает, ничего не получая взамен. Он является инициатором совместных мероприятий, сам выстраивает отношения, прощает все обиды.

 

Любовная аддикция характеризуется следующими признаками:

- сверхценное отношение к Значимому Другому (ЗД) с фиксацией на нем, с чертами непреодолимого насилия;

- нереалистичное, некритическое ожидания безусловно положительного отношения ЗД с отказом от возможности оставаться самим собой;

- осознанный страх брошенности, который ослабляет негативные чувства к объекту и побуждает идти на любые жертвы ради сохранения взаимоотношений;

- неосознаваемый страх интимности (близости), который тормозит сексуальное влечение в ситуации физической близости;

- выбор ЗД, который не может быть интимным (близким) здоровым путем, часто это аддикты избегания.

 

В то же время, для аддиктов избегания являются характерными следующие черты:

- сверхценное отношение к ЗД, которого извне избегают;

- скрытость внутренней жизни от ЗД из-за боязни его контроля и поглощения им;

- формирование замещающих, аддиктивных взаимоотношений с другими объектами.

 

Обычно отношения между двумя любовными аддиктами имеют следующую динамику:

Сначала наблюдаются чрезвычайно взаимосвязанные взаимоотношения (которые часто напоминают наркоманию), из которых практически исключаются другие люди, включая и собственных детей.

Поскольку один из аддиктов более энергичный и активный (например, гиперфункционал, единственный или старший ребенок в родительской семье), то у его партнера растет страх быть поглощенным, он старается дистанцироваться и постепенно превращается в аддикта избегания.

 

Созависимость между любовным аддиктом и аддиктом избегания может развиться с самого начала взаимоотношений. Формируется порочный круг: чем больше проявляет свою активность любовный аддикт, тем более вынужден удаляться аддикт избегания, усиливая тем самым у партнера страх быть покинутым и отчуждение. Обычно эту фазу взаимоотношений характеризуют, как такую, когда "нам плохо друг без друга и нам плохо вместе".

Так начинается конфликт зависимых взаимоотношений, когда аддикт избегания начинает удовлетворять свои аддиктивные потребности в другой любовной связи или в других аддикциях: трудоголизме, химической аддикции, гемблинге и др.

 

К сожалению, любовная зависимость явление очень распространенное, и благодаря сложившимся социальным стереотипам люди очень часто принимают её за «настоящую любовь».

Этому способствуют и усвоенные с детства убеждения «любовь зла, полюбишь и козла», «любовь это страдание» и высказывания родителей и родственников, и литература, на которой мы все выросли, воспевающая, в большинстве своем, именно любовную аддикцию.

Извечный вопрос, что делать?)

[Мария Иванова]

Любовная аддикция – это разновидность аддитивного поведения с фиксацией на другом человеке, для которой характерны взаимозависимые отношения.

 

Для зависимых людей их «любовь» - это страдание и боль.

 

Главный критерий Любви: нам хорошо вместе, и нам хорошо отдельно.

Главный критерий зависимости: на первых этапах - нам хорошо вместе, но плохо друг без друга, на поздних этапах - и вместе плохо, и врозь плохо.

 

Любовь несет позитивные эмоции и партнеров сильнее, удачливее, увереннее, спокойнее. Любящий большую часть времени чувствует гармонию внутри себя, стабильность, защищенность, уверенность, теплые и нежные чувства к любимому.

Любовная зависимость несет массу негативных эмоций. И большую часть времени зависимого переполняют тревога, беспокойство, страхи, неуверенность, сомнения, ревность, зависть, злость, раздражение по отношению к «любимому».

 

В любви отношения строятся на равных: я дарю тебе любовь, ты мне даришь любовь; сегодня много меня, завтра много тебя, мы равны.

 

При любовной зависимости зависимый - подчиненный, а его «любимый» доминирует над ним. В результате зависимый всеми силами стремится заслужить любовь, угодить «любимому», унижаясь при этом, он только дает, ничего не получая взамен. Он является инициатором совместных мероприятий, сам выстраивает отношения, прощает все обиды.

 

Любовная аддикция характеризуется следующими признаками:

- сверхценное отношение к Значимому Другому (ЗД) с фиксацией на нем, с чертами непреодолимого насилия;

- нереалистичное, некритическое ожидания безусловно положительного отношения ЗД с отказом от возможности оставаться самим собой;

- осознанный страх брошенности, который ослабляет негативные чувства к объекту и побуждает идти на любые жертвы ради сохранения взаимоотношений;

- неосознаваемый страх интимности (близости), который тормозит сексуальное влечение в ситуации физической близости;

- выбор ЗД, который не может быть интимным (близким) здоровым путем, часто это аддикты избегания.

 

В то же время, для аддиктов избегания являются характерными следующие черты:

- сверхценное отношение к ЗД, которого извне избегают;

- скрытость внутренней жизни от ЗД из-за боязни его контроля и поглощения им;

- формирование замещающих, аддиктивных взаимоотношений с другими объектами.

 

Обычно отношения между двумя любовными аддиктами имеют следующую динамику:

Сначала наблюдаются чрезвычайно взаимосвязанные взаимоотношения (которые часто напоминают наркоманию), из которых практически исключаются другие люди, включая и собственных детей.

Поскольку один из аддиктов более энергичный и активный (например, гиперфункционал, единственный или старший ребенок в родительской семье), то у его партнера растет страх быть поглощенным, он старается дистанцироваться и постепенно превращается в аддикта избегания.

 

Созависимость между любовным аддиктом и аддиктом избегания может развиться с самого начала взаимоотношений. Формируется порочный круг: чем больше проявляет свою активность любовный аддикт, тем более вынужден удаляться аддикт избегания, усиливая тем самым у партнера страх быть покинутым и отчуждение. Обычно эту фазу взаимоотношений характеризуют, как такую, когда "нам плохо друг без друга и нам плохо вместе".

Так начинается конфликт зависимых взаимоотношений, когда аддикт избегания начинает удовлетворять свои аддиктивные потребности в другой любовной связи или в других аддикциях: трудоголизме, химической аддикции, гемблинге и др.

 

К сожалению, любовная зависимость явление очень распространенное, и благодаря сложившимся социальным стереотипам люди очень часто принимают её за «настоящую любовь».

Этому способствуют и усвоенные с детства убеждения «любовь зла, полюбишь и козла», «любовь это страдание» и высказывания родителей и родственников, и литература, на которой мы все выросли, воспевающая, в большинстве своем, именно любовную аддикцию

Я долгое время находилась именно в подобной роли,роли "зависимой" от любимого человека,претерпевала унижение...Мне казалось,люблю его по-настоящему,не смотря на его равнодушие, на установленные им рамки и правила во всем... Обижалась,потом сама же просила прощения... В общем,в течение 2-х лет вела себя как полная идиотка.Потеряла себя в этих отношениях. Однажды не выдержала-и разорвала этот порочный круг- рассталась с  ним. Он как будто этого и ждал. Начал активно знакомиться..Сейчас прошел год. Изредка "ноет" мне в вацап,как ему без меня плохо и что я была самая лучшая. Я конечно же не ведусь на это. Я поняла,что мной тупо пытаются манипулировать. Но проблема в том,что я простить его не могу... Камнем стоит во мне эта злость...может на него,а может на себя, за то,что позволила так с собой. Я привлекательная,еще молодая женщина.,работаю,материально обеспечена.....У меня замечательный сын. И мне бы жизни радоваться  и вперед идти...но эта обида мне мешает. Я не решаюсь ни с кем познакомиться. Как будто блок какой-то внутренний стоит...Аж плакать хочется... Может подскажете кто-нибудь,что же мне со всем этим делать...

Мое стойкое убеждение ( на личном опыте в том числе), что все случаи любовной аддикции происходят тогда , когда в паре - психопат , вернее  пассивный социопат, имитирующий любовные чувства и манипулирующий партнером .для достижения своих ,далеких от любви, целей.

Классический пример - взаимоотношения Юнга и Сабины Шпильрейн.

 

Процесс выхода из любовной аддикции сравнивают с отказом от кокаиновой аддикции, так как и  в том и в том случае происходит блокировка выделения организмом дофамина - гормона радости. Люди , вышедшие из любовной аддикции , некоторое  время живут, не испытывая радости от повседневности , так как нарушена дофаминовая циркуляция. .Только общение с объектом влечения  вызывает выделение дофамина,  и резкий разрыв отношений приводит к натуральной , в том числе и физиологической ломке.

Все это испытал  на себе , поэтому этот вопрос изучил от а до я.В прямом смысле слова , погибал и душой и телом , став жертвой пассивной социопатки . И горжусь, что выкарабкался. Если интересно, могу поподробней рассказать, поделиться  про психологические методы, которые использовал для отказа от любовной аддикции.

Да,поделитесь,будьте добры.

[Totamtotut]

То есть правильно ли я понимаю:

 

1) Человек, страдающий любовной аддикцией или аддикцией избегания, не всегда входит в отношения из-за того, что выбранный им человек ему действительно нравится? Т.е. он как бы считает это влюблённостью, но на самом деле это не влюблённость, так?

 

2) Если человек, страдающий любовной аддикцией или аддикцией избегания, по истечении какого-то времени теряет полный интерес к своему объекту и как обычно убегает, говорит ли это о том, что любовь в принципе изначально была невозможна и, допустим, излечившись от аддикции избегания, этот человек просто забудет свой объект "влечения" как страшный сон, не испытывая к нему абсолютно ничего? Или же всё-таки есть вероятность, что излечившись, он по-настоящему влюбится в нелюбимого изначально человека?

[Конфуций]

Любовная аддикция - тема моей курсовой в институте. Интересно

 

Да как обычно в жизни - зависимости как соматические,так и психологические,а чаще всего это психосоматика...

[FimaSobak]

14.12.2014 в 09:11, MOONSHADOW сказал:

Любовная аддикция – это разновидность аддитивного поведения с фиксацией на другом человеке, для которой характерны взаимозависимые отношения.

Для зависимых людей их «любовь» - это страдание и боль.

Главный критерий Любви: нам хорошо вместе, и нам хорошо отдельно.
Главный критерий зависимости: на первых этапах - нам хорошо вместе, но плохо друг без друга, на поздних этапах - и вместе плохо, и врозь плохо.

Любовь несет позитивные эмоции и партнеров сильнее, удачливее, увереннее, спокойнее. Любящий большую часть времени чувствует гармонию внутри себя, стабильность, защищенность, уверенность, теплые и нежные чувства к любимому.
Любовная зависимость несет массу негативных эмоций. И большую часть времени зависимого переполняют тревога, беспокойство, страхи, неуверенность, сомнения, ревность, зависть, злость, раздражение по отношению к «любимому».

В любви отношения строятся на равных: я дарю тебе любовь, ты мне даришь любовь; сегодня много меня, завтра много тебя, мы равны.

При любовной зависимости зависимый - подчиненный, а его «любимый» доминирует над ним. В результате зависимый всеми силами стремится заслужить любовь, угодить «любимому», унижаясь при этом, он только дает, ничего не получая взамен. Он является инициатором совместных мероприятий, сам выстраивает отношения, прощает все обиды.

Любовная аддикция характеризуется следующими признаками:
- сверхценное отношение к Значимому Другому (ЗД) с фиксацией на нем, с чертами непреодолимого насилия;
- нереалистичное, некритическое ожидания безусловно положительного отношения ЗД с отказом от возможности оставаться самим собой;
- осознанный страх брошенности, который ослабляет негативные чувства к объекту и побуждает идти на любые жертвы ради сохранения взаимоотношений;
- неосознаваемый страх интимности (близости), который тормозит сексуальное влечение в ситуации физической близости;
- выбор ЗД, который не может быть интимным (близким) здоровым путем, часто это аддикты избегания.

В то же время, для аддиктов избегания являются характерными следующие черты:
- сверхценное отношение к ЗД, которого извне избегают;
- скрытость внутренней жизни от ЗД из-за боязни его контроля и поглощения им;
- формирование замещающих, аддиктивных взаимоотношений с другими объектами.

Обычно отношения между двумя любовными аддиктами имеют следующую динамику:
Сначала наблюдаются чрезвычайно взаимосвязанные взаимоотношения (которые часто напоминают наркоманию), из которых практически исключаются другие люди, включая и собственных детей.
Поскольку один из аддиктов более энергичный и активный (например, гиперфункционал, единственный или старший ребенок в родительской семье), то у его партнера растет страх быть поглощенным, он старается дистанцироваться и постепенно превращается в аддикта избегания.

Созависимость между любовным аддиктом и аддиктом избегания может развиться с самого начала взаимоотношений. Формируется порочный круг: чем больше проявляет свою активность любовный аддикт, тем более вынужден удаляться аддикт избегания, усиливая тем самым у партнера страх быть покинутым и отчуждение. Обычно эту фазу взаимоотношений характеризуют, как такую, когда "нам плохо друг без друга и нам плохо вместе".
Так начинается конфликт зависимых взаимоотношений, когда аддикт избегания начинает удовлетворять свои аддиктивные потребности в другой любовной связи или в других аддикциях: трудоголизме, химической аддикции, гемблинге и др.

К сожалению, любовная зависимость явление очень распространенное, и благодаря сложившимся социальным стереотипам люди очень часто принимают её за «настоящую любовь».
Этому способствуют и усвоенные с детства убеждения «любовь зла, полюбишь и козла», «любовь это страдание» и высказывания родителей и родственников, и литература, на которой мы все выросли, воспевающая, в большинстве своем, именно любовную аддикцию.

Какая шикарная тема.) Вот только аддикция полный миф.) "Разложить" по полкам?)

[Totamtotut]

17 часов назад, FimaSobak сказал:

Какая шикарная тема.) Вот только аддикция полный миф.) "Разложить" по полкам?)

Разложите:) интересна ваша точка зрения