Книга Живых

Привет Смертнику и Снежному человеку!

Хорошие вы парни, но, насколько я отсюда вижу, вы мало читаете, может, и вовсе ничего не читаете.

Очень вас прошу: прежде чем писать здесь всё, что вам приходит в голову, прочтите последние сообщения и в других горячих темах.

Ей-богу, иной раз досадно - разложишь весь товар лицом к читателю-покупателю, а он как-то второпях, впопыхах, словно рвота у него или понос...

Такое чувство, Снег, что ты чувствуешь одно только последнее сообщение, которое у тебя перед носом. Да и то, раз такой узкий горизонт... Смотри шире! Разуй глаза!

Я задолбался уже постить про этот самый смысл!

Посмотри ту же "Книга Живых". Даже в "Атеисте" продублировал, чтоб ты опять мимо не проскочил!

Всё напрасно... етивашумать!

....

А мне кажется, что ты задолбался цитировать других.

Будь я деревом или животным, жизнь обрела бы для меня смысл. Вернее, проблема смысла исчезла бы вовсе, так как я сделался бы частью этого мира.

Я был бы этим миром, которому ныне противостою всем моим сознанием, моим требованием свободы. Ничтожный разум противопоставил меня всему сотворенному (А.Камю)

"Бога нет, все дозволено, даже до злодейства", - не становится ли ясной эта логика? Мы-то думали: бога нет, стало быть, нет судии и воздаятеля, и поэтому можно сколько угодно грешить и преступать все заповеди, лишь по глупости заповеданные. Но отчего же порядочные вроде бы люди собираются именно злодействовать?

Почему не иначе: все это вздор, и нет никакого и бога, так станем друг друга любить и восхвалять, и жизнь нашу благословлять - почему не так? Логика злодейства открыта в "Бесёнке": от скуки хочется и собственный дом поджечь, и убить кого-нибудь, и вообще всяких пакостей понатворить. Выходит так: бога нет, жить скучно-бессмысленно - так давай бей-поджигай: не доброе делание, а лишь преступление неизвестно почему приятно.

"А дикая, беспредельная власть - хоть над мухой - ведь это тоже своего рода наслаждение. Человек - деспот от природы и любит быть мучителем". Я нахожу, что эти злодейства и смертоубийства, якобы от безбожия происходящие - никому иному, как богу же жертвенно предназначены. И именно потому, что бога нет, что нет твердого представления, для чего жить.

Это не просто совершение преступления в корыстных, эгоистических целях наживы, с облегченной сознанием безответственности совестью, ибо нет бога как карающего судьи. Но это отсутствие бога как высшего смысла существования, как ненужность и никчемность глупой нашей жизни, бесцельно начавшейся, бестолково проходящей, неизвестно зачем кончающейся.

Вот эта самая безбожная бессмыслица, тяжким бременем свободы ложащаяся на бунтовщиков против бога, вынуждает их истреблять друг друга, или самих себя, или со скуки поджигать дома - не божественное ли требует всех этих жертв?! "Бога нет - станем же убивать и грабить". - Но почему именно так? зачем? Здесь не просто делается вывод: мол, все равно того света нету, и нет чертей со смолою кипящею, - так что не велик грех кого-нибудь и ограбить.

Нет, - здесь слышится именно непреодолимая потребность во зле, - чтобы "во зле потерять самого себя при трагической попытке избавиться от тяжести своего человеческого существования". Кровь и новые жертвы нужны, чтобы воскресить убиенного бога: словно вампир, он время от времени нуждается в новой крови и в новых жертвах.

Становится ясной и логика "философии жизни", толкующая сверхчеловека как гитлеровца: "Умерли все боги, и теперь хотим мы, чтобы жила белокурая бестия". И фроммовская "кровь как эссенция жизни" есть именно жертвенная кровь, требование веры в необходимость жертвы, веры в смысл жертвы, смысл смерти и смысл жизни - бессмертья, может быть, залог.

Мне всегда казалось, что лучше я делал, когда учился больше радоваться. С тех пор, как существуют люди, человек слишком мало радовался. Лишь это, братья мои, наш первородный грех!

И когда мы научимся лучше радоваться, тогда мы тем лучше разучимся причинять другим горе и выдумывать его. Я не люблю того, кто ищет в небесах, за звездами, основания для того, чтобы погибнуть и принести себя в жертву (Ф. Ницше)

Пафос гуманизма самоубийствен. Это с особой остротой осознал Ницше. После него пафос гуманизма невозможен...

Жизнь в этом мире есть борьба. Борьба - дитя греховного раздора, она происходит от неполноты. Мирная жизнь наша наполнена духовным убийством. Наша мирная жизнь полна ненависти и злобы, и эта ненависть и злоба убивает людей. В евангелии сказано, что убивающих душу нужно бояться больше, чем убивающих тело. И вот в самые мирные, не воинственные времена идет война, убивающая души, отравляющая и растлевающая души людей.

Убийство духовное в тысячу раз страшнее убийства физического... Но через борьбу преодолевается этот раздор и происходит восполнение жизни. Война - одна из благородных, хотя и ужасных форм борьбы. Во имя жизни ведется война, и служит она полноте жизни. В духовной природе войны есть свое добро. Не случайно великие добродетели человеческого характера выковывались в войнах...

Вы, пацифисты-гуманисты, восстающие против войны и призывающие к вечному миру, - вы не верите в высший смысл человеческой жизни, не верите в вечную жизнь. И вас убийство на войне более страшит, чем верующих христиан, принявших в сердце свое заповедь божественной любви. Это понятно, это может удивлять лишь тех, кто не вникает глубже в смысл жизни... Очень интересна психология войны. Безумно воевать во имя разумных целей, и в высшем смысле умно воевать лишь во имя безумных целей. Это основной парадокс психологии войны.

Всякая рационализация войны есть ее убиение, всякая попытка сделать слишком понятными цели войны подрывает ее пафос. Хорошо воевать можно лишь во имя безрассудных целей, таинственных, далеких и непонятных целей жизни, по иррациональным инстинктам, без рефлексии и рассуждения. Войну нужно брать в ее таинственной органичности, и оставаться в ней покорным святыням, не переводимым ни на какие интересы.

Демократическое требование, чтобы цели войны и смысл войны были понятны всем участникам войны, есть нелепость, чудовищное непонимание природы войны и природы войска. Чем непонятнее, таинственнее, иррациональнее цель войны, тем лучше организовано и дисциплинировано войско, тем лучше оно воюет...

Война ставит человека лицом к лицу со смертью, и это прикосновение к тайне смерти углубляет человека. Войне всегда имеет иррациональные основы, она всегда более говорит об иррациональных, демонических силах в человеке, об огне, который всегда может вспыхнуть и сжечь человеческие интересы...

Жажда божественного в человеческой душе действует, как пожирающий огонь, и сила этого огня производит впечатление демонической... Война говорит о трагизме жизни в этом мире, о невозможности в ней окончательного устроения, спокойствия и бесконечного благоденствия и благополучия... Воля к божественному не дает успокоения, делает невозможным никакое благополучие на земле, влечет в таинственную даль, к великому...

Демон войны всегда увлекал человечество вдаль, отрывал его от мещанской прикованности и ограниченности. Точка зрения личного блага каждого и всех направлена к низвержению божественного, она по существу антирелигиозна.

Страшные жертвы войны требуют сверхразумной санкции, требуют веры в смысл и цель, лежащие за пределами земной жизни. Божественное требует жертв и страданий. В войне падает жертвой не только отдельный человек, но и целые поколения. Необходимо отречься от своего и без того малого разума, чтобы оправдать такое самопожертвование. Рациональное оправдание войны какими бы то ни было интересами - нелепо и невозможно. Вот почему рационалисты и позитивисты против войны. Люди же религиозные принимают войну с ее ужасами, и принципиально не восстают против войны...

Мирная жизнь наша наполнена духовным убийством, а убийство духовное в тысячу раз страшнее убийства физического. Всякое убийство по внутренней своей сущности есть убийство духовное, а не физическое. Убийство не есть передвижение атомов материи. Убийство есть акт воли, направленный на отрицание и истребление человеческого лица. И на войне, с более глубокой точки зрения, не происходит такого убийства. На войне не происходит духовного акта убийства человека. Воины - не убийцы.

Зло нужно искать не в войне, а в самых мирных временах, где совершается духовное убийство, в тысячу раз более страшное, чем убийство тела. В войне же жертвенно искупается содеянное зло. Божественное требует жертв и страданий, а страшные жертвы войны требуют веры в смысл и цель за пределами земной жизни. Война, при духовно должном к ней отношении, облагораживает и возвышает человеческую душу...

Напоры варварства полезны и поучительны для эпох слишком довольных, успокоенных, закованных и заковывающих. В характере культуры есть опасность окостенения, застоя и самодовольства. Тогда культура теряет свой божественный смысл... Кризис культуры совершается в самом высшем культурном слое, который познал культуру до конца и изжил пути культуры. Упадок и увядание европейской культуры вызывают чувство смертельной тоски и печали. От скуки спасает только творчество...

Приливы варварства обновляют дряхлеющую и холодеющую кровь старого мира. В духовной природе войны есть свое добро. Физического насилия не существует, оно есть лишь выражение духовного состояния человека. Всякое убийство есть убийство духовное, и на войне нет убийства, и воины не убийцы. И варвары, и революции нужны дряхлеющему миру. Эти исторические приливы имеют обновляющее кровь значение...

Поистине, народы должны периодически сходить с ума, чтобы воевать. Во имя жизни ведется война. Она антиномична по своей природе, она есть осуществленное противоречие. Войну можно принять лишь трагически. Греховно только желать войны и упиваться войной. Это - безбожно. Нужно желать и мира. Вам незнакома эта трагедия. Нужно чувствовать и скорбь, и ужас войны. Божественное требует жертв и страданий...

Силы, враждебные христианству, разложили войну и лишили ее внутреннего смысла. Тогда вступает в свои права правда мира. Рациональная и моральная критика войны предполагает распыление всех таинственных духовных реальностей. Душа масс распадается, атомизируется, когда массы выпадают из покорности таинственным священным целям жизни. И бесконечно выше тот, кто воюет во имя таинственной и священной цели жизни. Это предполагает осуществление таинственных целей жизни за пределами земной жизни. Вот почему христианство принимает войну с ее ужасами и страданиями. Нужно чувствовать скорбь и ужас войны, ибо божественное требует скорби и ужаса. Войну с трудом принимают те, кто отрицает бессмертие, для которых все исчерпывается этой жизнью. Когда погибла вера в высшие реальности, тогда нельзя более воевать, тогда лучше кончать войну...

Христианство было искажено в угоду человеческим инстинктам, чтобы оправдать уклонение от исполнения заветов Христа. Христианство не только не было реализовано в жизни, но было искажено в самом учении. "Первые" умудрились оправдать свое положение на основании христианского учения. Из христианства умудрились сделать самые бесчеловечные выводы, поощряющие садистские инстинкты людей...

Война вызывает трагический конфликт в душе христианина. Не добро и зло, не правда и ложь сталкиваются в этом конфликте, а два добра, две правды. Вам незнакома эта трагедия. Вы хотите знать лишь столкновение добра со злом.

Но бесконечно сложнее и запутаннее жизнь человека. Трагедия человеческой жизни коренится в столкновении ценностей разного порядка, в неизбежности свободного выбора между двумя одинаково дорогими ценностями и правдами...

Процесс секуляризации культуры - неотвратимый и роковой процесс. Секуляризация и есть внутренняя трагедия культуры (Н.А. Бердяев)

Трагедия состоит в том, что в догмы религии и метафизики нельзя верить, если соблюдать в сердце и голове строгий метод истины. Отсюда возникает опасность, что человек может истечь кровью от познания истины...

Истина внушает отвращение и отбивает охоту к жизни... Обладание правдой не страшно, но скучно, как всякое обладание... Если отвлечься от всякого богословия, то ясно, что мир не хорош и не дурен. Мы должны уклониться от хулящего или славословящего миропонимания...

Вы барышничали с самим духом, и тем отравили свою кровь. Вы можете исцелиться от этого яда только истекши кровью...

Бог на кресте - неужели еще до сих пор не понята ужасная подоплека этого символа? Все, что страдает, что на кресте, - божественно. Мы все на кресте, следовательно, мы божественны. Бог отдал сына своего для искупления грехов, как жертву. Очистительная жертва, и притом в самой отвратительной, в самой варварской форме, жертва невинным за грехи виновных! Какое страшное язычество! (Ф.Ницше)

Действительная трагичность человека в том и состоит, что он, единственный из всех живых существ, знает о своей неминуемой смерти, но живет и радуется жизни, подсознательно мучимый этим знанием (Г.П.Выжлецов)

Вся мудрость и все рассуждения в нашем мире сводятся, в конечном итоге, к тому, чтобы научить нас не бояться смерти...

Размышлять о смерти - значит размышлять о свободе. Кто научился умирать, тот разучился быть рабом. Готовность умереть избавляет нас от всякого подчинения и принуждения. И нет в жизни зла для того, кто постиг, что потерять жизнь - не зло...

Кто учит людей умирать, тот учит их жить (М.Монтень)

Размышляй о смерти! - Кто говорит так, тот велит нам размышлять о свободе. Кто научился смерти, тот разучился быть рабом (Сенека)

Потеряв подлинного и единственного бога, люди творили себе новые кумиры, судорожно пытались приравнять вечное к чему-нибудь временному, идеальное к чему-нибудь материальному...

Отсюда-то и хлынули затем самые настоящие извращения, и буквально перевернули с ног на голову все ценности. На место идеала пришли либидо, жажда роскоши, наслаждением стали жестокость и ужас.

Публика вошла во вкус садизма, сатанизма, инцеста и прочих бездуховных и извращенных удовольствий (Б.Кроче)

Разделение на Я и Идеал-Я не может выноситься длительно, и временами должен происходить обратный процесс. При всех отречениях и ограничениях, налагаемых на Я, периодический прорыв запрещений является правилом...

Идеал-Я на время растворяется в Я, после того, как до того он властвовал особенно сурово. Идеал-Я склонен к особой суровости, которая затем автоматически влечет за собой временное его упразднение (З.Фрейд)

Разрушительные тенденции усиливаются, прежде всего, в высокоразвитых культурах, и именно на их наиболее зрелых этапах… Культура с помощью Сверх-Я подавляет в индивиде жажду агрессии, терзает грешное Я чувством вины и страха...

Люди тогда оказываются лицом к лицу с системой очень строгих этических идеалов, они их и приемлют, и хотят их достичь, но сделать этого не в состоянии... А именно это лишь еще вернее ведет к взрыву агрессивности, который культура намеревалась предотвратить (В.Краус)

Восхождение христианского бога повлекло за собой максимум чувства вины на земле. Допустив, что мы, наконец, вступили в обратное движение, позволительно было бы заключить из неудержимого упадка веры в христианского бога, что уже и теперь в человеке налицо значительный спад сознания вины.

Полная и совершенная победа атеизма смогла бы освободить человечество от всего этого чувства задолженности своему началу, своей первопричине. Атеизм и нечто вроде второй невинности связаны друг с другом.

Я умышленно не затронул еще морализации понятий "вина", "долг", и смещения их в совесть, и даже высказывался в таком ключе, словно бы этой морализации и не было вовсе, и словно бы понятия "вины" и "долга" неизбежно близились к концу с устранением их предпосылки - веры в нашего "заимодавца", бога. Реальное положение вещей до ужасного расходится с этим (Ф.Ницше)

Человеческая природа может гарантировать нравственность даже тогда, когда

не опирается на внешние авторитеты бога и моралистов (Ю.Р.Фурманов)

Имморталисты защищают нравственную необходимость будущей жизни, преуменьшая ум и достоинство обычных людей, возводя клевету на человеческий род, включая и самих себя. Ведь очень мало есть таких людей, которые, если бы они были лишены веры в бессмертие, отказались после этого от нравственных привычек, установившихся в их жизни, и перестали бы быть хорошими гражданами, добрыми отцами и добросовестными пастырями своих стад.

И совершенно неприлично утверждать, что люди будут поступать достойно только в том случае, если им будет обеспечено посмертное существование.

Откровенное признание смертности человека не только не подорвет нравственность и не остановит прогресс, но будет действовать как раз в противоположном направлении. Взглянуть с простым и неунывающим мужеством на суровый факт, что смерть означает смерть, есть само по себе этическое достижение глубокого значения, которое будет энергично поддерживать нравственную обязанность людей искать и принимать истину, куда бы она ни вела.

Поскольку достойные люди среди угнетённых и страдающих масс получат соответствующее вознаграждение в раю, то не имеет смысла особенно бороться за улучшение их условий здесь и теперь.

Поскольку цель существования заключается в рвзвитии характера, то несчастливые и тяжёлые переживания этой жизни являются просто неподражаемым методом, дарованным богом в целях развития и укрепления души. Если бы люди вполне осознали, что эта жизнь есть всё, они не стали бы примиряться с обычными несправедливостями и неразумными сторонами нынешнего существования, и оказали бы им самое ожесточённое сопротивление.

Тот факт, что неверие в бессмертие может в значительной степени побудить народные массы к воинствующим действиям, порождает у многих умудрённых опытом представителей высших классов желание не слишком широко распространять истину о смерти. (К.Ламонт)

Учение о человеческом бессмертии является социально ценным мифом, который

государство должно снять с арены публичного обсуждения (Ч.Д.Брод)

Учение о человеческом бессмертии является социально ценным мифом,

который государство должно снять с арены публичного обсуждения (Ч.Д.Брод)

Не вера в бога и бессмертие, не уверенность в продолжении жизни за гробом, но как раз сомнение в существовании бога и вечной жизни толкают людей к самоистреблению и кровопролитию, - дабы страшными жертвами войны укрепить веру в загробный мир.

И не атеизм является причиной упадка нравственности: требует жертв лишь божественное, а мы, пацифисты-гуманисты, призываем к вечному миру, и не хотим никаких войн и самопожертвования на потеху богам.

Мы, лишенные веры в бессмертие, не верящие в бессмертие и высший смысл жизни, вовсе не отказываемся от нравственности, законопослушности, добропорядочности. Но со слов неохристианина Бердяева нам доподлинно известно, что именно вера в бессмертие влечет за собою "принципиальное принятие войны" и прочие бездуховные и извращенные удовольствия.

Так что в отношении христианства наша позиция тверда: не потеря бога, не атеизм, а сама религиозность является истинной причиной того, что люди не хотят быть хорошими гражданами, добрыми отцами и добросовестными пастырями стад. Ибо то богу угодно, как если кто, думая о боге, страдает несправедливо. Хорош ли отец, приносящий в жертву самому себе своего же сына?

И даже царь Иван Грозный ужасался темными делами папы римского Григория Тринадцатого, говоря: "Папа - волк, а не пастырь людской".

Говорят о «миротворческой миссии» попов. Но ведь априори понятно, что десять атеистов скорее и лучше сойдутся и столкуются между собой, чем десять верующих разных конфессий. Это аксиома. Религии служат лишь разделению народов, но никак не сближению. Различие в вероисповедании есть лишняя причина к недоверию, вражде, расколу и распаду.

Не может быть никаких «миротворцев» в рясах. Нет никакого толку разглагольствовать о том, будто ваххабиты не мусульмане. Вполне достаточно уяснить, что сами они считают себя мусульманами. Нужно вырвать из рук фанатиков их главное оружие – идеологию.

Уж лучше пусть по миру прокатится волна нигилизма, вера в бессмысленность, но когда люди ясно осознают это и переболеют нигилизмом, они уже никогда не станут убивать друг друга со скуки и во славу божию. Вы всю жизнь лгали, будто с победою атеизма люди одичают, и наступит дарвиновская борьба за выживание, насилие, грабежи и войны.

Но на деле все наоборот: каждый фашист, националист и террорист в первую очередь создает себе символ веры, свою идеологию, оправдывающую войну и убийство, даже требующую их. Именем бога ведется война, во славу божию проливается кровь. И на бога же полагается вся ответственность за все преступления и убийства.

А «воины не убийцы», как писал Н.Бердяев: лишь «божественное требует жертв». Никак не атеизм, а именно религиозная вера толкает людей к самоистреблению и человеческим жертвоприношениям. Секуляризация и полное прекращение деятельности церкви будет способствовать установлению взаимопонимания и мира между народами.

Необходимо упразднить все алтари, на которых человеческая жизнь приносится в жертву богу: так прежде придавали жизни смысл – тем именно, что жизнь жертвы не стоила и гроша, не была ценною.

Нужно выбить почву из-под ног всех религиозных и национальных экстремистов, разоблачив и обличив все их идеологии. И тогда всякий, кто возьмется за оружие, будет только преступником и уголовником, но никак не борцом за идею, не крестоносцем.

Современное европейское человечество нуждается в величайшей и ужаснейшей войне... Отказываешься от великой жизни, если отказываешься от войны... В каждом из нас сказано варвару "да", также и дикому зверю...

Война: самым большим для меня горем был пожар Лувра... Сознаемся самим себе, что все мы, со всем нашим прошлым, ответственны за угрожающие нам в эти дни ужасы. Мы будем неправы, если со спокойным самодовольством будем взирать на результаты войны против культуры и обвинять во всем тех несчастных, которые начали ее.

Когда я узнал о пожаре Парижа, то я в продолжение нескольких дней чувствовал себя уничтоженным и мучился в слезах и сомнениях. Научная, философская и художественная жизнь показались мне абсурдом, если одного дня оказывается достаточно, чтобы разрушить самые прекрасные создания искусства. Как бы ни было велико мое горе, я никогда не брошу камня в голову этих святотатцев, потому что, на мой взгляд, все мы несем вину за это преступление, над которым стоит много подумать...

Легко говорить об имморализме, - но каково его вынести! Мне, например, невтерпеж уже одна мысль о нарушенном слове - не то что об убийстве: я был бы обречен на длительное угасание и гибель (Ф.Ницше)

А спросите, для чего я так сам себя коверкал и мучил? Ответ: затем, что скучно уж очень было, сложа руки, сидеть. Вот и пускался на выверты. Право, так. Замечайте получше сами за собой, господа, тогда и поймете, что это так. Страдал ведь, господа, уверяю вас. В глубине-то души не верится, что страдаешь, насмешка шевелится, а все-таки страдаю, да ещё настоящим, заправским образом. И все от скуки, господа, все от скуки...

Возьми себя и сделай себя же ответчиком за весь грех людской... Чуть только сделаешь себя за все и за всех ответчиком искренно, то тотчас же увидишь, что так оно и есть в самом деле, и что ты-то и есть за всех и за вся виноват...

Воистину всякий пред всеми за всех и за все виноват. Не знаю я, как истолковать тебе это, но чувствую, что это так до мучения. И как это мы жили, сердились и ничего не знали тогда? (Ф.М.Достоевский)

Ответом на этот вопрос Маркела вполне могут служить слова, вложенные Достоевским в уста Лизы Хохлаковой: "Я хочу, чтобы меня кто-нибудь истерзал, женился на мне, а потом истерзал, обманул, ушел и уехал. Я не хочу быть счастливою! Ах, я хочу беспорядка. Я все хочу зажечь дом. Я воображаю, как это я подойду и зажгу потихоньку. Они-то тушат, а он-то горит. А я знаю да молчу. Ах, глупости! И как скучно! Ах, не говорите ничего... вы уж прежде мне все это говорили, я все наизусть знаю.

Скучно. Если я буду бедная, я кого-нибудь убью - да и богата если буду, может быть, убью, - что сидеть-то! Калганов говорит: зачем взаправду жить, лучше мечтать. Намечтать можно самое веселое, а жить скука. Я ужасно хочу зажечь дом, наш дом. Я просто не хочу делать доброе, я хочу делать злое... чтобы нигде ничего не осталось.

Я иногда думаю наделать ужасно много зла и всего скверного, и долго буду тихонько делать, и вдруг все узнают. Все меня обступят и будут показывать на меня пальцами, а я буду на всех смотреть. Это очень приятно. Почему это так приятно?"

Представьте нечто подобное в речах Дмитрия Карамазова: приятно ли было ему отвечать перед судом? Достоевский заставил девчонку рассуждать о скуке, о нежелании быть счастливым, о стремлении ко злу.

Так и Гончаров вкладывает слова о тоске и бессмыслице жизни не в уста Обломова, а в уста Ольги Ильинской. Но если не помещать эти мысли в разные головы, не отрывать следствия от причин, а собрать все скуки и все преступления в одной голове, то получится не роман, не "Обломов" или 'Братья Карамазовы", а получится "Великий Полдень".

.

Война: самым большим для меня горем был пожар Лувра...

Дождь в Роттердаме. Сумерки. Среда.

Надевши плащ, я поднимаю ворот.

Четыре дня они бомбили город-

и города не стало. Города-

не люди, и не прячутся в подъезды

их мостовые, улицы.Дома

не сходят в этом случае с ума,

М падая, не призыают к мести.

Июньский полдень. Капает из вафли

на брючину. Хор детских голосов.

Везде громады новых корпусов.

У Корбюзье то общее с Люфтваффе,

что оба потрудились от души

над переменой облика Европы.

Что позабудут в ярости циклопы,

то трезво довершат карандаши.

Как время не целебно, но культя,

не видя средств отличия от цели,

саднит. И тем сильней- от панацеи.

..................................................(не помню строчку)

Мы пьем вино при крупных летних звездах,

в квартире на двадцатом этаже.

На уровне, достигнутом уже

когда-то здесь взлетевшими на воздух.

Иосиф Бродский, 1975

Слава! Ты СамыйБольшойДемагог-и-ТрепачВоВселенной! Так бы тебя звали ,если бы ты родился у Апачей (это где Виннету-Сын -Инчучуна) !

Платон в своих "законах" предписывает позорные похороны для того, кто лишил жизни самого себя исключительно по трусости и слабости, из малодушия.

Презрение к жизни - нелепое чувство, ибо в конечном счете она - все наше бытие. Неестественно, чтобы мы презирали сами себя и пренебрегали собой.

Ненавидеть и презирать самого себя - это какой-то особый недуг, не встречающийся ни у какого другого создания.

Это такая же нелепость, как и наше желание не быть тем, что мы есть (М.Монтень)

Для меня не должно быть человека, к которому я испытывал бы отвращение или ненависть... Ничто так не возбраняется одаренным духовно людям, как дурные манеры, или пессимистический взгляд, глаз, который все видит в дурном свете, или даже негодование на общую картину мира... Чем более мы всматриваемся в мир, тем более исчезает наша оценка его, - надвигается бессмыслица! Слабые гибнут от этого.

(Сильные вновь созидают смысл прославлением воинских подвигов, считая войну за великую жизнь).

Сильнейшие преодолевают осуждающие оценки. Вера в бессмысленность не есть необходимая вера... "Мир совершенен", - так говорит инстинкт духовно одаренных, инстинкт, утверждающий жизнь. Духовно одаренные, как самые сильные, находят свое счастье там, где другие нашли бы свою погибель. Их удовольствие - это самопринуждение...

Все, что вы любите, вы должны сперва приказать себе... Можешь ли ты дать себе свое добро и свое зло, и навесить на себя свою волю, как закон?..

Все преступники возвращают общество к прежним, уже пройденным ступеням культуры; они действуют регрессивно.

Люди, которые теперь жестоки, должны рассматриваться как сохранившиеся ступени прежних культур. Отсталые люди показывают нам, чем мы все были, и пугают нас. Но сами они столь же мало ответственны, как кусок гранита за то, что он гранит. В нашем мозгу должны находиться рубцы и извилины, которые соответствуют такому душевному складу. Но эти рубцы и извилины уже не образуют русла, по которому движется поток наших ощущений...

Некогда одолевали тебя страсти, и ты называл их злыми. Ныне же есть одни лишь добродетели: из страстей твоих выросли они. Если счастье сопутствует тебе, то у тебя только одна добродетель, и не более: тогда легче идти тебе через мост. Человек - это переход между зверем и сверхчеловеком...

Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его? Все существа создавали до сих пор что-нибудь выше себя. А вы хотите быть отливом этой великой волны, и скорее вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека? Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором.

Вы совершили путь от червя к сверхчеловеку, но многое в вас еще осталось от червя. Некогда были вы обезьяной, и даже теперь еще человек больше обезьяна, чем любая из обезьян. Даже мудрейший среди вас есть только разлад и помесь растения и призрака. Но разве я велю вам стать растением и призраком?

Разве я велю вам сидеть между двух стульев, и говорить сразу Да и Нет? Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке!.. Все боги умерли, теперь мы хотим, чтобы жил Человек! (Ф.Ницше)

Самосознание держит под контролем деятельность самого сознания, что качественно меняет сознание. В процессе самосознания человек становится личностью, и начинает сознавать себя как личность и как субъекта практической и духовной деятельности (П.В.Алексеев, А.В.Панин)

Осознание самого себя сделало человека чуждым всему миру, одиноким и преисполненным страха. Осознание самого себя сделало человека способным самостоятельно решать свою судьбу, изгнание человека из рая было первым шагом на пути к свободе, изгнанием на свободу (Э.Фромм)

И все это была свобода - прекрасное, невыразимое опьянение свободой. Мое сознание полностью принадлежало мне одному. Я был первым человеком, который стал сверхчеловеком (К.Уилсон)

Прав был тот биолог, который заявил, что он обнаружил недостающее звено между человекообразными обезьянами и цивилизованным человеком: подобное звено - это мы (А.Маслоу)

Высший человек на земле должен быть и высшим повелителем. Нет более тяжкого несчастья во всех человеческих судьбах, как если сильные мира не суть также и первые люди. Тогда все становится лживым, кривым и чудовищным (Ф.Ницше)

Стремление найти истину, распространить и утвердить ее среди людей оказывается существенным элементом моральной позиции по отношению к людям. Знание истины обогащает человека, позволяет ему лучше ориентироваться в действительности.

Поэтому ложь не просто противна истине. Тот, кто лжет, как бы обкрадывает человека, мешает ему понимать происходящее и находить верные пути, стесняет его свободу, налагает на него оковы искаженного взгляда на действительность.

Сокрытие и искажение истины всегда служили угнетению. Неуважение к истине, безразличие к ней выражает неуважение, безразличие к людям. Надо совершенно презирать людей, чтобы с апломбом вещать им, не заботясь об истине (А.Д.Александров)

Лишь поскольку правдивый человек обладает безусловной решимостью быть справедливым, постольку можно видеть нечто великое в столь бессмысленно восхваляемом стремлении к истине. Тогда как для более тупого взора с этим стремлением к истине, имеющим свои корни в справедливости, сливается обыкновенно целый ряд самых разнообразных инстинктов, как-то: любопытство, бегство от скуки, зависть, тщеславие, страсть к игре - инстинкты, которые не имеют ничего общего с истиной.

Мало кто воистину служит истине, ибо лишь немногие обладают чистой волею быть справедливыми, и из числа последних лишь совсем немногие достаточно сильны, чтобы на деле быть справедливыми. Интересы общего благосостояния требуют прежде всего самого широкого посева способности суждения, которая позволила бы нам отличить фанатика от судьи и слепую страсть творить суд от сознательной уверенности в праве судить...

Моя философия заключает в себе победоносную мысль, которая должна погубить всякий другой образ мыслей...

Но самое острое слово, характеризующее эту новую и неслыханно высокую оценку знания и разумения, было сказано Сократом, когда он заявил, что нашел только одного себя, сознающегося в том, что он ничего не знает. Между тем как в своих странствованиях по Афинам он, заговаривая с величайшими государственными людьми, ораторами, поэтами и художниками, везде находил уверенность в своем знании. С изумлением убеждался он, что все эти знаменитости не имели даже правильного понимания своего собственного призвания, и выполняли его исключительно по инстинкту.

"Только по инстинкту" - этими словами мы затрагиваем самую сердцевину и средоточие сократической тенденции. Ими сократизм произносит приговор как искусству, так и этике своего времени. Куда он ни обращает свои испытующие взоры, везде видит он недостаток разумения и могущество обманчивой мечты, и заключает из этого недостатка о внутренней извращенности и негодности всего существующего.

Лишь с этой стороны полагал Сократ необходимым исправить существование: он, исключительный, с выражением презрения и превосходства, как предтеча совершенно иного рода культуры, искусства и морали, вступает в мир, благоговейно ухватиться за краешек которого мы сочли бы величайшим нашим счастьем...

Толкование сократизма: Сократ, узнанный впервые как орудие греческого разложения, как типичный декадент. Разумность любой ценой, как опасная, подрывающая жизнь сила!..

Куда можно отнести наш современный мир: к эпохам истощения или эпохам восхождения? - Его многообразие и беспокойность обусловлены высшей формой сознательности.

Нас должен покрывать большой, прочный колокол неведения... Настало ли теперь время снять его?..

Атавизм: чувство глубокого блаженства, когда предоставляется возможность безусловного повиновения. Вера есть отречение от самого себя...

Прямой расспрос субъекта о субъекте, всякое самоотражение духа и вообще искусство психологического анализа и синтеза имеют ту опасную сторону, что для деятельности духа могло бы быть полезно и важно истолковывать себя ложно... Заблуждение сделало человека столь глубоким, нежным, изобретательным, что он вырастил такие цветы, как религии и искусства. (Кто постиг бы условия созидания гения, и хотел бы практически применить способ природы, тот должен был бы быть столь же злым и беспощадным).

Чистое познавание было бы не в состоянии сделать это. Кто открыл бы нам сущность мира, тот причинил бы нам всем самое неприятное разочарование. Не мир как вещь в себе, а мир как представление, как заблуждение, столь значителен, глубок, чудесен и несет в своем лоне счастье и несчастье... Если отвлечься от богословия, то ясно, что мир не хорош и не дурен. Мы должны воздержаться от хулящего или славословящего миропонимания... Чем поверхностнее и грубее понимать мир, тем он является нам ценнее, красивее, значительнее. Чем глубже мы всматриваемся в него, тем более снижается наша оценка его, - надвигается бессмыслица!..

Мы больше не верим тому, что истина остается истиной, если с нее снимают покрывало. Теперь для нас это дело приличия - не все видеть обнаженным, не при всем присутствовать, не все хотеть понимать и знать...

Можно ли сознательно пребывать в неправде? Или, если это неизбежно, то не следует ли тогда предпочесть смерть?.. Истина безобразна. Душа могла бы оторваться от жизни, если бы не привязала себя иллюзией, мифом, убаюкивающим ее и создающим ей убежище красоты. Как далеко можно зайти, если не положить конец отступничеству (вечному возвращению), и если мы сами будем себе выдумывать утешения (волю к власти)?

Мы снисходим к своим слабостям, и нет низости, которой мы не нашли бы оправдания (современное человечество нуждается в ужасной войне, т.к. божественное искусство требует жертв).

Мы поддаемся иллюзиям, но каким - благородным или низким? И сознаем ли мы, что мы обмануты, если мы сами ищем обмана? Нас должен покрывать прочный колокол неведения. Обладание правдой не страшно, но скучно Возможно ли сознательно пребывать в неправде?..

Вот где источник тех огромных сомнений, которые охватывают нас каждый раз, как мы созерцаем образ Сократа, и все снова и снова побуждают нас понять смысл и цель этого загадочного явления древности. Кто этот полубог, к которому хор благороднейших духов человечества принужден взывать: "Горе! Горе! Ты сокрушил его, этот прекрасный мир, могучей дланью, он падает, он рушится!" - Надвигается бессмыслица!..

С появлением Сократа греческий вкус изменяется в благоприятную для диалектики сторону. Что же происходит тут в сущности? Прежде всего, этим побеждается аристократический вкус. Но, прежде всего, научно полезной стала месть, месть угнетенных, то есть тех, которые господствующей истиной были оттеснены в сторону и даже угнетены. Слабые становятся господами, т.к. у них больше ума.

Истина была усвоена и двинута вперед теми, которые угадали в ней средство борьбы, орудие истребления. Чем глубже мы всматриваемся в мир, тем более надвигается бессмыслица. Истина безобразна. Истина внушает отвращение и отбивает охоту жить. Налицо нигилизм: остались одни осуждающие оценки!

Слабые гибнут от этого. Действие морали, при посредстве которой рабы и угнетенные укрепляют наиболее благоприятные для них суждения о ценности, состоит в возбуждении недоверия к жизни, в бессмыслии, в нелепости, - в вырождении и саморазрушении высших натур, потому что как раз в них конфликт между высшими ценностями (разумность, правдивость, справедливость) и высшими инстинктами (бессознательность, притворство, воля к власти) становится сознательным...

Воля к установлению одной морали является тиранией того вида, для которого она скроена, над другими видами: это - уничтожение или переобмундирование последних по образцу господствующего вида. Уничтожение рабства - по-видимому, дань человеческому достоинству, на самом же деле - уничтожение известного (рабовладельцы), в корне отличного вида, подкапывание под его ценности и счастье.

Посредством морали усталые и обездоленные мстят за себя и делаются господами. Чернь всплывает наверх с диалектикой. Диалектику выбирают лишь тогда, когда нет никакого другого средства. Она может быть лишь необходимой самообороной в руках людей, не имеющих уже никакого иного оружия.

Определенная порода людей (односторонне хорошие, самая скучная порода) рассматривает условия своего существования, как условия, предписываемые законом, как истину, добро, совершенство, - она является тираном. Надо вынуждать признание своего права: до этого диалектику ни во что нельзя употребить. В качестве диалектика имеешь в руках беспощадное оружие. С ним можно стать тираном. Побеждая, компрометируешь.

Диалектик предоставляет своему противнику доказывать, что тот не идиот: он приводит в бешенство, он вместе с тем делает беспомощным. Диалектик депотенцирует интеллект своего противника... Ум у благородных людей отступает на задний план, освобождая место безрассудству инстинктов. Рабы всегда умнее (Ф. Нищие)

Привет Слава! Хочется поправить тебя. Нас покрывает колокол знания, а не неведения . Сократ понял что он ничего не знает когда заглянул в собственное сердце . Любой спросивший свое сердце получит тот же ответ . Уточню - сердце это середина т. е. ты сам . Колокол это тот кто спросил т. е. не ты. Спросив свое сердце понимаешь что ты и есть сердце а знание и тот кто спросил - это чуждый тебе колокол . Парадокс. Образно говоря колокол это кожа . И как бы иметь тонкую кожу значит мало знать . А иметь железное сердце значит ...... Настоящее общение это когда отсутсвует желание поработить или быть порабощ. Тоесть любовь ну ты понимаешь что я имею в виду. Это типа как танец .В смысле когда любишь по настоящему то нет страсти , порнухи. Это как пример . Я как то давно подумал что ведь когда умрешь - говорить , думать не сможешь на каком нибудь языке . И попробовал забыть на время русский язык . Ну в общем не обязательно умирать физически что бы найти себя - то есть заглянуть в собств. сердце . И вот она истина - смерть это колокол знания . Умри но живи! Сломай колокол . Перечитал то что написал - удивительно непонятно . А ведь я очень начитанный. От Бальзака до Кастанеды . Просто я не почитатель - я пользователь. В смысле как читатель. Вот еще мысль - какие же тупые те кто на спиритических сеансах вызывают дух например Пушкина или Есенина . Ведь очевидно что самое ценное эти люди выложили в своих произведениях . Остальное наверняка не имеет ценности . Да часто и в прооизв. ничего нет . Или биографы . Какая разница как жил этот Пушкин? Прочитай что он написал - возьми самое ценное - остальное забудь - а когда и это ценное станет не нужно выкинь и его . Я бы это в обр. программу ввел . Ладно пойду спать . Удачи .

Лев Шестов в статье «Пророческий дар», написанной к 25-летию смерти Достоевского, пишет: «Нового, дальнейшего шага он уже не сделал. Как был, так и остался накануне великой истины».

Мы поклонились религии несчастья. Дивно ли, что мы так несчастны?.. Как объясняется роковое, черное, всемирное: "Нужно несчастье"?.. Страдаем - и лучше. Счастливы - и хуже. О, какой это рок...

Болит душа. Но только при боли я и согласен жить...

Что такое бог для меня? Моя вечная грусть и радость. С богом никогда не скучно. Так не есть ли бог "мое настроение"? (В.В.Розанов)

Если бы государство вполне достигло своей цели, уничтожило бы всякого рода злополучия и до известной степени обратилось в нечто похожее на кисельное царство, если бы все бесчисленные горести были устранены, то каждое место, покинутое заботами, сейчас же занимала бы скука (А.Шопенгауэр)

Истина внушает отвращение и отбивает охоту к жизни. Обладание правдой скучно... Люди хотят только желать счастья, но не хотят его иметь, и каждый, когда на его долю выпадают счастливые дни, молится о беспокойстве и беде... Ожидая от идеала какого-нибудь прогресса, неизменно впадают в заблуждение: до сих пор победа идеала всякий раз была движением вспять.

Христианство, революция, отмена рабства, равенство прав, человеколюбие, миролюбие, справедливость, правда, счастье - все эти великие слова имеют цену лишь в борьбе, как знамена, - не как реальности, а как пышные наименования для чего-то совсем иного, даже противоположного... Истина внушает отвращение. Истина безобразна...

Весь воображаемый мир христианства коренится в ненависти к природе, действительности, он выражает глубочайшую неудовлетворенность реальным. И этим все объясняется. У кого есть причины отречься от реальности, оклеветавши ее? - У того, кто от нее страдает. Преобладание чувства неудовольствия над чувством удовольствия - причина воображаемой морали и религии. Такое преобладание - формула декаданса...

Люблю ли я настоящее? Я отворачиваюсь от него для того, чтобы быть в состоянии жить. Истина внушает отвращение и отбивает охоту к жизни. Осознание ценностей, которыми руководствуются, означает, что настоящая мораль, т.е. инстинктивная уверенность, пошла к черту... Ничто так быстро не разрушает, как работа, мысль, чувство без удовольствия, как автоматическое исполнение "долга", без внутренней необходимости. Прямой рецепт декаданса, даже идиотизма... Было ли удовольствие когда-нибудь доказательством истины? Так мало, что оно почти дает доказательство противоположного. Во всяком случае, если чувство удовольствия вмешивается в обсуждение вопроса "что есть истина?", то возникает огромное подозрение относительно истины...

Ныне мы достигли крайней сознательности, самопостижения человека и истории; благодаря этому на практике мы всего дальше от совершенства в своем бытии, делании, воле: самая наша жажда, наша воля к познанию есть симптом безмерного декаданса. Постижение есть конец... Истина отбивает охоту к жизни. Быть вынужденным побеждать инстинкты - формула декаданса: пока жизнь восходит, счастье равно инстинкту...

Для каждой сильной и оставшейся верной природе человеческой породы любовь и ненависть, благодарность и месть, доброта и гнев, утверждение и отрицание неразрывно связаны друг с другом (это ещё не полный перечень противоречий, которые до сих пор безуспешно решаются, и будут еще долго решаться мастерами философии: окончательное их разрешение означало бы невозможность духовного обновления, исчезновение бодрости и жизненного драматизма - того, что придает ценность и смысл человеческой жизни).

Можно быть хорошим только тогда, когда умеешь быть и дурным: бываешь дурным потому, что иначе ты не сумел бы быть хорошим. Откуда же эта болезнь и идеологическая неестественность, когда отрицают эту двойственность, когда проповедуют как нечто высшее способность быть односторонне хорошим? Требуют от человека, чтобы он вытравил в себе те инстинкты, которые побуждали его враждовать, гневаться, жаждать мести.

Продуманный до конца, этот метод оценки приводит к такому состоянию, где все злое сведено к нулю, и где в действительности сохранились только хорошие существа. Здесь в качестве основного выдвигается требование, чтобы человек не совершал никакого зла, чтобы он ни при каких условиях не вредил, не желал вредить. Путем к этому считается: пресечение всякой возможности к вражде, исключение всех инстинктов мстительности, мир души как хроническая болезнь.

Ничто мне более не чуждо, как мир души, жирное счастье чистой совести. Отказываешься от великой жизни, если отказываешься от войны...

А этот образ мыслей советует стать на сторону хорошего, он требует, чтобы хорошее отказалось от дурного, и сопротивлялось ему до последних корней. Он фактически отрицает таким путем жизнь, у которой во всех ее инстинктах мы видим как Да, так и Нет... Этому мыслителю не надо опровержения, он находит его в самом себе. Современный человек представляет собою в биологическом отношении противоречие ценностей, он сидит между двух стульев, он говорит сразу Да и Нет.

Все мы неведомо для себя, против воли носим в себе ценности, слова, формулы, морали противоположного происхождения, - мы, если рассматривать нас с физиологической точки зрения, фальшивы. Диагностика современной души - с чего начала бы она? С решительного вонзания ланцета в эту инстинктивную противоречивость, с высвобождения ее противоположных ценностей, с вивисекции, произведенной над ее поучительнейшим казусом.

Казус Вагнер (Ницше, Бердяев, Фрейд, Фромм, Франкл и т.д.) для философа счастливый казус. Это сочинение, пусть слышат это, внушено благодарностью... Односторонне хороший человек мечтает о том, чтобы возвратиться к целостности, к единству, к силе жизни: он рисует как состояние избавления тот момент, когда наконец будет покончено с внутренней анархией, колебанием между противоположными инстинктами ценностей, с сидением между двух стульев...

Множественность и разорванность инстинктов, недостаток объединяющей их системы проявляется как слабая воля... Наука занималась до сих пор устранением бесконечной путаницы вещей, она возникла из отвращения интеллекта к хаосу. Это самое отвращение охватывает и меня при созерцании самого себя: я бы хотел образно представить себе также и внутренний мир с помощью какой-нибудь схемы, и подняться над интеллектуальной путаницей. Я знаю, что я ничего о себе не знаю...

Как? Добродетель должна делать человека тихим, неподвижным, холодным, гладким, превращать его в картину, в столб? Ты погиб бы с этой добродетелью, но небо даровало тебе другую, которая по временам делает тебя неверным первой... До сих пор не существовало более опасной идеологии, чем эта воля к хорошему. И даже и тут жизнь одерживает верх, - жизнь, которая не умеет отделять Да от Нет, - что толку в том, чтобы всеми силами души считать войну злом, не вредить, не хотеть творить Нет! Война, тем не менее, ведется! Иначе никак нельзя! Хороший человек, отказавшийся от зла, вовсе не перестает вести войну, иметь врагов, говорить Нет, творить Нет...

Когда морализируют добрые, они вызывают отвращение. Когда морализируют злые, они вызывают страх... Чем нынче подстрекается мое отвращение к человеку? Тем, что нечего больше бояться в человеке. Но я предпочел бы стократный страх - при условии, что будет чем восхищаться... Для меня не должно быть человека, к которому я испытывал бы отвращение или ненависть...

Мир не хорош и не дурен... Обладание правдой не страшно, но скучно, как всякое обладание... Еще не существовало философа, который не смотрел бы с пренебрежением на философию, открытую им в юности. Быть может, он только не высказал публично этого изменения в своем настроении, из честолюбия, или из нежного желания щадить своих приверженцев.

Глубокий мыслитель больше боится быть понятым, чем непонятым. В последнем случае страдает его тщеславие, в первом - его сердце, его сочувствие, которое твердит постоянно: "ах, зачем вы хотите, чтобы и вам было так же тяжело, как мне?" До меня еще не было никакой психологии. Здесь быть первым может оказаться проклятием, во всяком случае, это рок: ибо и презираешь, как первый. Отвращение к человеку есть моя опасность (Ф.Ницше)

Вступая в атмосферу апокалиптическую, мы подвергаемся опасности подмен и двоений. В апокалипсисе раскрывается предельное духовное раздвоение, в нем является предельная ложь, обратное подобие Христа.

В апокалипсисе все совершается в атмосфере смешанной и сложной. В атмосфере этой все раздваивается, все пропитано яростью и столкновением противоположных начал. Слишком большое усложнение и утончение культуры выводит из счастливого неведения противоположностей.

В философской мысли раскрываются две полярные бездны. Приобретается более острое знание добра и зла. Апокалиптическая война переводит материальное столкновение в план духовный. Не добро и зло, не правда и ложь сталкиваются в этом конфликте, а два добра, две правды. Страшно зыбка современная душа, двоится для нее добро, двоится правда. Зло воспринимается ею в обманчивых образах добра.

Антихристов дух и есть дух лжи и подмены, двусмысленный дух. Лик Христов перестают ясно различать, его смешивают с обратным подобием. Лик Христов двоится для современного человека (Н.А.Бердяев)

Подобно клыку вепря, должно мое слово бороздить основу вашей души. Плугом хочу я называться для вас. Все сокровенное вашей основы должно выйти на свет. И когда вы будете лежать на солнце, взрытые и изломанные, отделится ваша ложь от вашей истины, отделится Да от Нет. Так говорил Заратустра (Ф.Ницше)

Главная цель психоанализа - помочь людям отличать истину от лжи в самих себе. Это терапевтический метод, являющийся эмпирическим приложением тезиса "Истина сделает вас свободными" .

Осознание самого себя сделало человека преисполненным страха. Во зле человек теряет сам себя при трагической попытке освободиться от тяжести своего человеческого бытия, но ни на минуту не может удовлетвориться злом как решением (Э.Фромм)

В нашу эпоху зло является по-новому украшенным. Не элементарное зло соблазняет, а зло сложное и запутанное. Пленяет неясность и смутность, влечет нарушение всех границ, всех межей.

На этом таинственном пути за пределы жизни теряет человек свою личность, но надеется обрести блаженство. Современные люди живут иллюзиями более, чем люди прежних эпох, они менее реалисты, более оторваны от реальности и отданы воле ветров (Н.А.Бердяев)

Мало того, что ты понимаешь, в каком неведении живут человек и животное: ты должен иметь еще и волю к неведению и научиться ей. Необходимо ведать, что вне такого неведения была бы невозможна сама жизнь, что оно есть условие, при котором все живущее только и может сохраняться и преуспевать: нас должен покрывать большой, прочный колокол неведения...

Признать ложь за условие, от которого зависит жизнь, - это, конечно, рискованный способ сопротивляться привычному чувству ценности вещей, и философия, отваживающаяся на это, ставит себя уже одним этим по ту сторону добра и зла...

Культура возникла, как колокол, в оболочке из более грубого и низменного материала: неправда, насильственность, безграничное расширение всех отдельных Я, всех отдельных народов были этой оболочкой. Настало ли теперь время снять ее? Застыло ли все текучее, стали ли добрые, полезные влечения, привычки высшего духовного склада настолько прочными и всеобщими, что нет более надобности в поддержке со стороны метафизики и заблуждений религии, нет надобности в жестокостях и насилиях как самых могущественных связующих средствах между людьми и народами?

- В разрешении этого вопроса нам уже не может помочь никакое свидетельство божества: здесь должно решать наше собственное понимание. Все великое земное управление человеком сам человек должен взять в свои руки, его всеведение должно строго блюсти дальнейшую судьбу культуры (Ф.Ницше)

Люди религиозного сознания предчувствуют, что пришествие царства божьего в мир есть новое откровение. Но возможно ли допущение нового откровения для тех, которые остаются верными вечному христианскому откровению?

Слишком приметное, слишком зримое царство божье не есть еще царство божье. Когда царство божье считают осуществимым на земле и во времени, оно только отодвигается в небо и вечность.

Динамизм религиозной жизни определяет исключительно искание царства божьего, лишь движение к царству бога. Никогда не должно оставлять нас чувство зла и негодности этого мира и жизни в нем.

Божественное требует жертв и страданий. Воля к божественному делает невозможным благополучие и царство божье на земле, влечет в таинственную даль за пределы жизни.

Поэтому царства божьего не может быть в истории. Христианство есть не только откровение, но и прикровение. Царство божье остается прикровенным (Н.А.Бердяев)

Научись человечество правильно мыслить - и мир наш сделался бы настолько же счастливым, насколько теперь он несчастен. Но народ не хочет знать той истины, которая освобождает, потому что она противна тем государственным и религиозным заблуждениям, с которыми он свыкся (Л.Малори)

Каждая церковь есть камень на могиле богочеловека: ей непременно хочется, чтобы он не воскрес снова... Слушать нечто новое уху томительно и тяжело. Ко всему новому чувства наши относятся враждебно и с неприязнью. Все это значит, что мы издревле и коренным образом привыкли ко лжи...

Поняли ли собственно знаменитую историю, которая помещена в начале Библии, - историю об адском страхе бога перед наукой? Бог имеет только одну великую опасность. Ветхий бог, дух всецело, настоящий верховный жрец, истинное совершенство, прогуливается в своем саду: беда только, что он скучает. Против скуки даже и боги борются тщетно. Что же он делает?

Он изобретает человека: человек занимателен. Но что это? И человек также скучает. Безгранично милосердие божье к тому единственному бедствию, от которого не свободен ни один рай: бог тотчас же создал и других животных.

Первый промах бога: человек не нашел животных занимательными, - он возгосподствовал над ними, он не пожелал быть "животным". Вследствие этого бог создал женщину. И действительно, со скукой было покончено, но с другим еще нет! Женщина была вторым промахом бога. Только через женщину человек научился вкушать от древа познания. Что же случилось?

Ветхого бога охватил адский страх. Сам человек сделался величайшим промахом бога, он создал в нем себе соперника: наука делает равным богу, - приходит конец жрецам и богам, когда человек начинает познавать науку! - Мораль: наука есть нечто запрещенное само по себе, она одна запрещена. Наука - это первый грех, зерно всех грехов, первородный грех.

Адский страх не препятствует богу быть благоразумным. Как защищаться от науки? Ответ: прочь человека из рая! Счастье, праздность наводят на мысли - все мысли суть скверные мысли. Человек не должен думать. И первосвященник изобретает нужду, смерть, беременность с ее опасностью для жизни, всякого рода бедствия, старость, тяготу жизни, а прежде всего болезнь - все верные средства в борьбе с наукой! Нужда не позволяет человеку думать.

И все-таки! Ужасно! Дело познания воздвигается, возвышаясь до небес, затемняя богов, - что делать? Ветхий бог изобретает войну, он разъединяет народы, он делает так, что люди взаимно истребляют друг друга, - священникам всегда была необходима война. Война наряду с другим - великая помеха науке! - Невероятно!

Познание, эмансипация от жреца даже возрастает, несмотря на войну. И вот последнее решение приходит ветхому богу: "человек познал науку, - ничто не помогает, нужно его утопить!" (Ф.Ницше)

Борьба за выживание - вот высшее удовольствие жизни.

Когда риск велик и шансов почти никаких (Н.Псурцев)

Чем вообще можно разогнать скуку и развлечься? Мы, пресыщенные жизнью и собою, возбуждаемся только сильнодействующими средствами. Нам нужны зрелища, подобные травле зверей, боям гладиаторов, распинанию на крестах живых людей. Скука жить, когда ничто не угрожает, ничто не принуждает зубами цепляться за жизнь.

Смысл жизни не может быть найден в чем-либо обыденном. Все на свете увеселения и развлечения, не сопряженные с опасностью, страданием, смертью, не в состоянии придать жизни смысл - счастливая райская жизнь, исключающая горе и нужду, рано или поздно, прискучит, надоест, поставит вопрос "для чего жить?"

Но смысл жизни должен быть именно смыслом всей жизни - мыслью, делом, верой, которые стоят жизни, ради которых не жалко отдать жизнь. Сама жизнь должна быть бессмертья залогом, и над самою жизнью должен висеть рок, который гибелью грозит. Жизнь тогда слаще всего, когда она вот-вот оборвется, когда ей угрожает смертельная опасность - именно тогда возникает сильное желание ее продолжить. Смысл жизни должен быть скреплен печатью крови, иначе он не будет иметь того веса и авторитета, которые полагается иметь цели всей жизни.

Дабы подтвердить серьезность намерений и утвердиться в вере, нужно не просто играть со смертью, но и щедро умилостивить богов дарами и жертвами. А уж если за какую-то идею пролилась кровь, то эта идея тотчас же найдет себе тысячи новых приверженцев. Смысл жизни должен быть не дешевле самой жизни: и он должен быть оплачен человеческими жизнями - хотя бы для поддержания веры в него, для поднятия его авторитета.

Дело здесь совсем не в "регрессировании к до-человеческому состоянию", не в "архаической жажде крови", не в "оплодотворении матери-земли эссенцией жизни", а в созидании смысла жизни: "ужасное принесение кровавой жертвы не может быть напрасным, жертва не может быть бессмысленной и никому не нужной, следовательно, жертва нужна, и смерть распятого имеет смысл, и имеет смысл жизнь на земле", - примерно таким идиотским способом доказывается бытие божие. И прежде чем говорить о каком бы то ни было регрессе, сначала следует твердо установить: а был ли вообще прогресс? И если был, то как же возможно пятиться раком?

Как возможно быть варваром, щедро заливающим жертвенник дымящейся кровью? Как возможно пить кровь Христову, пролитую бога ради? Вполне ли мы уже переросли эти варварские верования и обычаи, чтобы мог иметь место "регресс"? - Да мы еще и не выросли из них, мы еще не имеем глаз, чтобы видеть собственное варварство! Это не "регресс", это плоть и кровь наша, вместе со всем православием и христолюбивым воинством.

До сей поры толкуют об "основном вопросе философии": что было вначале - дух или плоть, сознание или материя...?

Дух, конечно.

Демократическое общественное мнение есть самая страшная из тираний. Старая тирания с кострами инквизиции больше оставляла простора для человеческой индивидуальности, более считалась с ней. Когда церковь отлучает и анафемствует еретика, она признает бесконечную ценность души человеческой и внимательна к ее судьбе.

Давно уже происходящая в мире демократическая революция не оправдывает себя качеством той культуры, которую она несет с собой в мир. Кризис культуры совершается в высшем культурном слое, познавшем культуру до конца. От демократизации культура понижается в своем качестве и в своей ценности.

Высший культурный слой, творцы культуры, охвачены неудовлетворенностью всеми достижениями культуры. Сверху идет духовная волна до самого низа. Культура делается более дешевой, более доступной, более широко развитой, более полезной и комфортабельной. Культура переходит в цивилизацию. Демократизация неизбежно ведет к цивилизации.

Культура и цивилизация - не одно и то же. Культура родилась из культа. Истоки ее - сакральны. Культура имеет религиозные основы. На вершине своей культура отрывается от своих основ. Секуляризация есть неотвратимый и роковой процесс.

Цивилизация же не имеет такого благородного происхождения. В ней нет связи с символикой культа. Ее происхождение мирское. Культура есть явление глубоко индивидуальное и неповторимое, она есть глубоко личный вопрос и никого не касается.

Цивилизация же есть явление общее и повсюду повторяющееся. Повторяемость, обыденность, однообразие, подражание, скованность, конечность жизни вызывают чувство скуки, притяжение к пустоте, мир кажется пустым и бессмысленным.

Демократия вторгается в наши жилища, проникает в наши мысли и чувства. Трудно, очень трудно укрыться от всепроникающей науки и безграничной в своих притязаниях на истину демократии. Демократия в крайнем своем выражении не хочет допустить свободы совести. Она имеет тенденцию превратить всю человеческую совесть в публичную. Стиль жизни демократических обществ всё и вся приводит к единообразию.

Равенство несет с собой опасность самой страшной тирании. Всю мою жизнь я был анархистом, и утверждал мораль неповторимо-индивидуального, и враждовал с моралью общего, общеобязательного. Это есть неприятие никакой групповой морали, противление установленным этой моралью общеобязательным связям, исполнение своего священного долга беззакония. Свобода несет с собой новизну.

Противники свободы любят противопоставлять свободе совести истину, которую навязывают и заставляют признать. Но истины как навязанного мне предмета, как реальности, падающей на меня сверху, не существует. Истина есть также путь (не имеющий никакой конечной цели, и загробная вечная) жизнь. Истина есть духовное завоевание. Истина познается в свободе и через свободу.

Навязанная мне истина, во имя которой требуют от меня отречения от свободы совести, совсем не есть истина, а есть чертов соблазн. Познание истины меня освободит. Но тут одна свобода в конце, другая свобода в начале. Я свободно познаю ту истину, которая меня освобождает. Никакой авторитет в мире, даже бог, не может мне навязать эту истину. Меня нельзя насильственно освобождать.

Никакой навязанной мне ортодоксии, претендующей на истину помимо моего свободного искания и исследования, я никогда не признавал и не признаю. Свобода моей совести есть абсолютный догмат, я тут не допускаю споров, никаких соглашений, тут возможна только отчаянная борьба и стрельба. Я не могу признать истиной то, что мне навязывают как истину, если я сам не узреваю этой истины. Я не могу признать ложью то, в чем я узреваю истину.

Я не согласен принять никакой истины иначе, как от свободы и через свободу. Слово свобода я употребляю здесь не в смысле свободы воли, а в метафизическом смысле. Свобода там, где дух господень. Идея свободы для меня первичнее идеи совершенства, потому что нельзя принять принудительного, насильственного совершенства. Все государства родились в кровавых насилиях. Без этих священных насилий род человеческий потонул бы в зверином хаосе у самых своих истоков.

Свою мысль я всегда воспринимал как впервые рожденную в свободе. И старую свою мысль я воспринимал как впервые рожденную, не как образовавшуюся во мне традицию мысли. Это совсем не значит, что я не учился у других, у всех великих учителей мысли, и что я не подвергался никаким влияниям, никому ничем не обязан. Я постоянно питаюсь мировой мыслью, получаю умственные толчки, многим я обязан мыслителям и писателям, которых всю жизнь чту, обязан людям, которым близок. Но все проходит через мою свободу, входит в глубину моего Я и из него принимается.

Никакого умственного влияния я не могу воспринять иначе, чем получив санкцию от моей свободы. Я самый нетрадиционный человек на свете. Мне даже не нужно было разрывать с какими-либо авторитетами, я их не имел. Но были философы и писатели, которые особенно питали мою любовь к свободе. Огромное значение для меня имеет "Легенда о великом инквизиторе" и вообще Достоевский. Нужно отречься от себя во имя высших начал, ибо нет более горькой зависимости, чем зависеть от воли человеческой, чем быть рабом самого себя, ибо страшнее чумы судьба людей, повинующихся собственной воле.

Только собственный внутренний опыт давал мне возможность понять читаемую книгу. Иначе ничего нельзя понять в книгах. Извне, из не-Я, которому ничего бы не соответствовало в Я, ничего толком понять и узнать нельзя. Но все-таки трудно, очень трудно укрыться от всепроникающей и навсёпретендуюшей демократии: наука вторгается в наши дома, мысли, в нашу совесть, в нашу свободу. Меня нельзя насильственно освобождать. Свобода там, где дух господень (Н.А.Бердяев)

Хороший автор, который действительно сердечно заинтересован в своем деле, желает, чтобы пришел кто-нибудь и уничтожил его самого тем, что он яснее изложит ту же тему и без остатка разрешит все содержащиеся в ней противоречия (Ф. Ницше)

Бытие определяет сознание, но сознание не согласно (С.Д. Кржижановский)

Бытие определяет сознание до тех пор, пока не вынудит его само определять бытие.

Требование сознательной философии равнозначно требованию развития человека. Есть люди, которые готовы сказать: "Сознательность, развитие, размышление есть зло для человека". Их идеал - это сон без сновидений. Оставляя их в стороне, мы ставим себе аксиомой: человек обязан отдавать себе отчет в каждом слове, в каждой мысли, в каждом чувстве и действии (П.Я.Лавров)

Хорошего сна искали они, и впридачу - добродетелей, увитых цветами снотворного мака! Мудрость сна без сновидений - ее проповедовали с кафедры все эти прославленные мудрецы: иного смысла жизни не ведали они. И теперь еще встречаются подобные проповедники, однако время их уже прошло...

Мы, жаждущие разума, хотим смотреть в глаза нашим переживаниям столь же строго, как на научный опыт, час за часом, день за днем! Мы сами хотим быть собственными экспериментами и подопытными животными (Ф.Ницше)

Поднимая личное бессознательное в сознание, психоанализ заставляет субъекта осознавать то, что он обычно замечает в других, но никогда - в самом себе. Это открытие делает его менее индивидуально своеобразным и вместе с тем более коллективным. Универсальное подобие головного мозга человека ведет к универсальной возможности однообразного психического функционирования (К.Г Юнг)

Я не знаю ни одного великого человека, который сказал бы, что у всех людей ум сам по себе, а у него сам по себе. Все дело философии и гражданственности - раскрыть во всех головах один ум (А.И.Герцен)

Если люди утверждают, что каждый из них живет в своем собственном, индивидуально-неповторимом мире, который есть их глубоко личное никого не касающееся дело, то есть все основания утверждать, что они грезят (И.Кант)

Лишь в качестве социального животного научился человек сознавать себя. Сознание не принадлежит к индивидуальному существованию человека, оно принадлежит к тому, что есть в нем родового и стадного.

Оно, как и следует отсюда, достигает утонченного развития лишь в связи с родовой и стадной полезностью, и, стало быть, каждый из нас, при всем желании в максимальной степени понять себя индивидуально, познать самого себя, всегда будет сознавать только неиндивидуальное в себе, свой средний уровень, человека вообще...

Со всем своим знанием других людей все более входишь в себя самого (Ф.Ницше)

Новые поколения, воспитанные с любовью и приученные высоко ценить мысль, заблаговременно приобщенные к благодеяниям культуры, по иному и отнесутся к ней, увидят в ней свое интимнейшее достояние, добровольно принесут ей жертвы, трудясь и отказываясь от удовлетворения своих влечений необходимым для ее поддержания образом.

Они смогут обойтись без принуждения и будут мало отличаться от своих вождей. А если ни одна культура до сих пор не располагала человеческими массами такого качества, то причина этого в том, что ни одной культуре пока еще не удавалось создать порядок, при котором человек формировался бы в нужном направлении, причем с самого детства. Соответствующий эксперимент еще не осуществлен.

(Ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить, и без твердого представления, для чего ему жить, человеку легче вернуться к состоянию зверя, чем отказаться от услуг великих инквизиторов и быть свободным).

Но если бы удалось сегодняшнее враждебное культуре большинство превратить в меньшинство, то было бы достигнуто все, чего можно достичь (З.Фрейд)

Вместо того чтоб овладеть людской свободой, ты умножил её и обременил её мучениями душевное царство человека вовеки. Ты возжелал свободной любви человека, чтобы свободно пошел он за тобою... но неужели ты не подумал, что он отвергнет же наконец и оспорит даже и твой образ и твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как свобода выбора? (Ф.Достоевский)

Если ты стоишь достаточно высоко, то ты должен воспитывать других к тому, чтобы они поднялись к тебе, а не овладевать их свободой.

Я не нахожу более никого, кому я мог бы повиноваться, и никого, кому мог бы приказывать. Мне нужны последователи, и притом живые, а не мертвые - не мертвецы, которых несу я, куда хочу. В живых последователях нуждаюсь я, в тех, что пойдут за мной, ибо хотят они следовать себе. Потому и пойдут они за мной туда, куда хочу я.

Заратустра не станет пастухом и собакой для стада! Сманить многих из стада - вот для чего пришел я. Чего не отдал бы я, чтобы иметь одно: живое насаждение моих мыслей и утренний рассвет моей высшей надежды! Последователей искал некогда созидающий и детей своей надежды - и вот оказалось, что он не может найти их иначе, как сам впервые создав их...

Счастье - быть сплошным желанием, и вместо исполнения - все новым желанием. Разве к счастью стремлюсь я? Я ищу своего дела! Я нахожусь среди своего дела... ради своих детей должен Заратустра довершить самого себя.

Желать - это уже значит для меня: потерять себя. У меня есть вы, дети мои! В этом обладании все должно быть уверенностью и ничто не должно быть желанием. Обладание правдой скучно, как всякое обладание. И когда я преодолею это в себе, тогда преодолею я еще и нечто большее, и победа должна быть печатью моего довершения!

А до тех пор я блуждаю еще по неведомым морям. Я смотрю вперед и назад - и не вижу конца. Нет цели, нет ответа на вопрос "зачем?" Еще не наступил час моей последней борьбы - или он только что настает?..

Взгляните на этого изнывающего от скуки! Всего только пядь отделяет его от цели, но в упрямстве своем свалился он здесь, в пыли, этот храбрец! От скуки зевает он на путь свой, на землю, на цель, и на самого себя: ни шагу не хочет ступить он дальше, этот храбрец! Он лежит здесь в упрямстве своем, и предпочитает страдать на расстоянии пяди от цели своей, которой нет! Такого героя еще придется за волосы втаскивать на небеса!..

Кто из вас честно поручится за завтрашний день? Кто может поклясться и обещать? Кто из вас проживет пять лет в одном доме и продержится одного мнения? Вы опрокидываете кумиры и говорите: в них нет ничего высокого и достойного обожания - это потому, что вы сами не можете создать никакого кумира.

Слабые гибнут от нигилизма. Вы, "сильные", разрушаете то, что еще остается целым, и само это разрушение есть ваш кумир. Но кто из вас дерзнет на радикальное, до самого конца доходящее разрушение? Человек отречения, всего ли ты хочешь отречься? Ты отрекся от отца и матери, от братьев и сестер, от самой жизни своей - но можешь ли ты отречься и от своего отречения? Можешь ли ты и впрямь пожертвовать богом своим? Можешь ли ты разрушить жилище бога, чтобы в три дня создать себе собственный закон, свое добро и зло?

Вы, "сильные", ваше яростное презрение к кумирам - великое презрение к самим себе! Мои враги - те, кто хочет только опрокидывать и не хочет сам воздвигать сооружений. Они говорят: "Все это не имеет ценности", а сами не создадут никакой ценности.

О, друзья мои! И еще нечто мог бы сказать я вам. И еще что-то мог бы я дать! Почему же не даю? Разве я скуп? (Ф.Ницше)

Деятельность нашего духа - это хронически отодвигаемая скука (А.Шопенгауэр)

Неудержимое влечение Ницше к переменам в области философского познания обусловливалось постоянной жаждой новых духовных ощущений, и поэтому полная ясность всегда была у него сопутствующим явлением пресыщения и истощения.

"Обладание истиной скучно". Но даже и в этом истощении его не оставляют самые проблемы духа, тяготят его лишь решения, которые в данный момент закрывают источник новых потрясений. Найденный исход был поэтому для Ницше каждый раз сигналом для перемены идейного строя, потому что только этим путем могли сохраняться проблемы и можно было искать новых решений.

"Обладание истиной имеет малую цену в сравнении с исканием истины, с умением неутомимо переучиваться и заново исследовать". С истинной ненавистью преследовал он после того все, что его влекло к прежнему решению, что помогало ему найти его. Так как "то, что выяснилось, утрачивает для нас всякое значение", то и Ницше не хочет найти окончательного решения какой-нибудь задачи.

То слово, которое, казалось бы, должно выразить полное удовлетворение достигшей своей цели мысли, обозначало для него трагедию его жизни. Постоянное движение, возвращающееся иногда к своей исходной точке, но никогда не останавливающееся - такова основа натуры Ницше. Комбинации колебаний при этом далеко не бесконечны, напротив того, они очень ограничены. Как бы далеко ни уносилось течение мыслей, они все-таки связаны с теми же душевными процессами, которые всегда заставляют их снова вернуться обратно к доминирующим потребностям души. Образ круга - вечных изменений среди вечного повторения, - является знаком над входной дверью к его творчеству (Я всю жизнь учился, но самое первоначальное остается то же. Это и есть тайна личности, неизменность в изменении. - Ник. Бердяев).

Он не хотел, чтобы волновавшие его проблемы когда-либо перестали касаться его. Он хотел, чтобы они продолжали потрясать его до глубины души, и поэтому он до некоторой степени не рад был решению, отнимавшему у него самую проблему: он набрасывается каждый раз на решение со всей тонкостью своего скептицизма и со злорадством заставляет его, радуясь собственным страданиям и вреду, наносимому самому себе, - возвратить ему его проблемы.

Поэтому одно становится с самого начала несомненным относительно Ницше - то, что в каком-нибудь миросозерцании, в какой-нибудь идейной системе могло бы прочно увлечь эту пламенную натуру, что сделало бы невозможной новую метаморфозу, то должно до конца остаться необъясненным для него, должно противостоять энергии всех попыток к разрешению, должно истощать его ум убийственными загадками, распинать его загадками.

"Полное отвращение к тому, чтобы остановиться на каком-нибудь одном миросозерцании. Не дать лишить себя загадочности". Следя до конца за извилистыми путями духовной жизни Ницше, мы подходим к моменту, когда он, в ужасе перед последним разрешением, навсегда погружается в... (Лу Саломе)

В своем диком естестве лучше всего отдыхаешь от своей неестественности, от своей духовности... Подобно тому, как не только зрелый возраст, но и юность и детство имеют собственную ценность, так и незаконченные мысли имеют свою ценность. Обладание истиною скучно. Я б отдал середку рая за местечко у дверей.

Стоишь на пороге, ждешь, как при раскопке клада, чувствуешь, как будто сейчас предстоит сделать находку глубокомыслия... Мастера первого ранга узнаются по тому, что они всегда совершенным образом умеют находить конец, будь это конец мелодии или мысли. Молодые люди любят все интересное и необычайное, все равно, истинно ли оно или ложно.

Более зрелые умы любят в истине то, что в ней есть интересного и необычайного. Наконец, вполне созревшие головы любят истину даже там, где она является простой и наивной, и внушает скуку обыкновенному человеку, ибо они заметили, что высшую свою мудрость истина обыкновенно высказывает с наивной миной: обладание правдой скучно.

Обладание правдой имеет весьма малую цену по сравнению с исканием правды. Мастерство философа в том, чтобы правда никогда не была найдена, и чтобы таким образом сохранялась иллюзия существования смысла жизни (Ф.Ницше)

Есть люди, которые испытывают восторг от неопределенности и головокружения и считают, что они попадут в рабство, если станут придерживаться какого-либо неизменного убеждения, что истина повлияет на свободу воли как в мыслях, так и в поступках.

Истина есть обнаженный и открытый дневной свет, при котором маски, представления и торжества мира выглядят вполовину менее величественными и утонченными, чем при свете свечей. Примесь лжи всегда увеличивает наслаждение.

Если бы умы людей были освобождены от суетных мнений, лестных надежд, ложных оценок, свободной игры воображения и тому подобного, то они у многих людей сжались бы и обеднели, исполнились бы меланхолии и отвращения и стали бы неприятны им же самим (Ф.Бэкон)

Шкалой силы ума служит то, как долго мы можем выдержать жизнь в бессмысленном мире (Ф.Ницше)

Тревога, чувство бессилия и ничтожности, особенно сумление относительно своей участи после смерти, - все эти факторы создают гнетущее душевное состояние, которого практически никто не может выдержать.

Избавиться от невыносимого состояния неуверенности, от парализующего чувства собственного убожества можно только тем способом, который так отчетливо предлагает кальвинизм: развить лихорадочную деятельность, делать что-нибудь. При этом активность приобретает принудительный характер: индивид должен быть деятелен, чтобы побороть свое чувство сумления и бессилье.

Усилия и активность такого рода происходят не из внутренней силы и уверенности в себе. Это отчаянная попытка избавиться от тревоги.

Большая часть нашей энергий тратится на то, чтобы скрывать от самих себя все то, что мы о себе знаем. Вся наша энергия уходит на достижение того, чего мы хотим, но большинство людей никогда не задумывается о первопричине этой деятельности: знают ли они, чего на самом деле хотят, и сами ли они хотят достичь тех целей, к которым стремятся.

В школе они хотят иметь хорошие отметки. Повзрослев, хотят как можно больше преуспеть, больше заработать, добиться большего престижа, купить лучшую автомашину, поехать в путешествие и т.д. Но если они вдруг остановятся среди этой неистовой деятельности, то у них может возникнуть вопрос: "Ну, получу я эту новую работу, куплю эту новую машину, поеду в это путешествие, что тогда? Есть ли смысл во всем этом? На самом ли деле мне все это нужно? Не гонюсь ли я за чем-то таким, что должно меня осчастливить, но надоест мне тотчас, едва я этого добьюсь?"

Если такие вопросы появляются, они пугают, потому что затрагивают самую основу деятельности человека: твердое представление, для чего ему жить. Поэтому люди стремятся поскорее избавиться от этих тревожных мыслей. Круговое движение гораздо правдоподобнее остановки.

Современный человек готов пойти на громадный риск, стараясь добиться цели, которая считается "его" целью, но чрезвычайно боится риска и ответственности задать себе подлинно собственные цели.

"Мы хотели бы избегнуть необходимости воли, воления цели, риска самим ставить себе цель, - мы приняли бы фатализм. Теперь, когда нужна воля в высшей мере ее силы, она всего слабее и малодушнее".

Бурную деятельность часто считают признаком самостоятельного действия, но мы-то знаем, что такая деятельность не более самостоятельна, чем поведение актера или загипнотизированного человека (Э.Фромм)

Вы окружили себя вещами, комфортом, престижем, и уверены, что всё это придает вам значительности, важности, увеличивает ценность жизни и создаёт её смысл. Но есть иная точка зрения: подобный конформизм свидетельствует о глупости человека. Блаженны нищие, ибо им не нужно ваше имение.

"Люди идут к целям": но я знаю, что всякое "идут" обусловлено дорогой, а не тем, кто "идут" (В.Розанов)

Не для утех плоти или грешных радостей, но для бога и спасения (от скуки) следует вам трудиться и богатеть (Ч.Бакстер)

Люди столь настойчиво занимаются своими делами потому, что боятся всякого одиночества, всякого действительного досуга, который неизбежно поставит перед ними все эти трудные вопросы, все эти "зачем?" и "почему?"

Далеко идущие планы нашей жизни создаются лишь для того, чтобы ускользнуть от нашей истинной задачи. Мы отдаемся барщине ежедневного труда с такой горячностью и бешенством, какие вовсе не нужны для нашей жизни, потому что нам кажется, что самое нужное для нас - не приходить в сознание.

Все испытывают потребность в новых звучных словесных погремушках, чтобы обвешать ими жизнь и таким образом придать ей что-то шумно-праздничное. Мы боимся, когда мы одни и в тишине, что нам прошепчут что-то на ухо, и оттого мы ненавидим тишину и оглушаем себя общением с людьми.

Современные люда наводят друг на друга безграничную скуку, так что находят наконец необходимым сделать себя интересными с помощью всякого рода искусств (Ф.Ницше)

Мы просто убегаем от рассмотрения некоторых собственных серьезных проблем, и именно этим объясняется бешеный темп нашей жизни. Перспектива узнать о себе много нового может просто пугать.

На протяжении последних тридцати лет мы тратили наше время, которое могли бы посвятить семье отдыху, сну, тратили наши деньги, наши истощающиеся силы, игнорируя даже своё право свободного выбора, только ради того, чтобы держаться в рамках навязываемых нам условностей. Тем самым мы щедро наполняли карманы пары сотен директоров компаний и неизмеримо усложняли собственные жизни.

Почти все области нашей жизни оказались заполненными благами цивилизации, которые были разработаны с единственной целью – заставить нас почувствовать себя настолько неуверенными, чтобы мы были готовы расстаться с собственными деньгами для их приобретения.

Рекламные демоны постоянно манипулируют нашими вкусами в одежде, предметах гигиены, охране здоровья, в пище, путешествиях, машинах, детских игрушках – практически во всём. Постоянное давление со стороны средств массовой информации – «Покупайте! Покупайте! Покупайте больше!» - истощает нас как в эмоциональном, так и в финансовом отношении.

Воздействие рекламы так сильно, что часто практически вынуждает нас тратить в поте лица заработанные деньги на вещи, которые нам абсолютно не нужны и покупать которые нам вовсе не хотелось. (Э.Сент-Джеймс)

Мы знаем почти всё, что важно знать о человеческом поведении, но знание своё немедленно подавляем, потому что, будь оно осознано, жизнь сделалась бы слишком трудной и, по нашему убеждению, слишком «опасной».

Большая часть нашей энергии расходуется на то, чтобы скрывать от самих себя всё, что мы о себе знаем. Мы знаем, когда нас дурачат и обманывают, и когда нам удаётся перехитрить самих себя.

Мы знаем истину и подавляем это знание. Нашими мыслями, чувствами и вкусами манипулируют правительство, индустрия и находящиеся под их контролем средства массовой информации (Э.Фромм)

Лёжа на диване и глядя в потолок, я вдруг представил, что меня могло бы не быть, всего мира могло бы не быть.

Или, скажем, вместо Земли крутился бы вокруг Солнца какой-нибудь безжизненный камень, вроде Венеры или Юпитера.

Как ни странно, я нашёл, что безжизненный камень тоже, наверно, прекрасен, если смотреть на него глазами, которым чуждо отвращение к безжизненным камням.

Швырнув камень в сторону, я представил, что во всей Вселенной могло бы и вовсе ничего не быть. И самой Вселенной тоже.

Просто пустота. Нирвана. И её бы тогда не было.

И никакого тебе Большого Взрыва, никаких протонов, нейтронов, газов, фотосинтезов, динозавров, карандашей, шоколадок и холодильников.

И, самое удивительное, я не нашёл никакой существенной разницы между темнотой пустоты и фотонами света.

В самом деле – 6 миллиардов лет назад никакой Земли и в помине не было. И при этом никто не испытывал чувства неудовлетворённости и всем было глубоко наплевать на то, что опять идёт дождь и рыбалка отменяется, поскольку не было ни дождя, ни рыбы, ни рыбака, ни тех, кому на это наплевать. Да и слюны не было, как и самого «не было» не было…

Мораль?.. А её тогда тоже не было.

Совершенство в философской мысли конечно. Существует предел объективности и ясности мировоззрения, по достижении коего философу ничего не остается, кроме как остановиться, ибо некуда уже двигаться и совершенствоваться.

Если бы это было не так, то философская мысль от поколения к поколению развивалась бы и совершенствовалась. Но факты свидетельствуют об ином, даже противоположном: чтобы избежать этого конечного совершенства, не достичь этой предельной полноты и ясности мысли, горе-философы пускаются во всевозможные извращения, мелют несусветную чепуху, - да еще называют всю эту галиматью "любовью к мудрости"!

Стократ прав Вольтер, говоря: "Как много вздора говорится людьми из одного только желания сказать что-нибудь новое!"

Мы знаем почти всё, что важно знать о человеческом поведении, но знание своё немедленно подавляем, потому что, будь оно осознано, жизнь сделалась бы слишком трудной и, по нашему убеждению, слишком «опасной».

Большая часть нашей энергии расходуется на то, чтобы скрывать от самих себя всё, что мы о себе знаем. Мы знаем, когда нас дурачат и обманывают, и когда нам удаётся перехитрить самих себя.

Мы знаем истину и подавляем это знание. Нашими мыслями, чувствами и вкусами манипулируют правительство, индустрия и находящиеся под их контролем средства массовой информации (Э.Фромм)

Лёжа на диване и глядя в потолок, я вдруг представил, что меня могло бы не быть, всего мира могло бы не быть.

Или, скажем, вместо Земли крутился бы вокруг Солнца какой-нибудь безжизненный камень, вроде Венеры или Юпитера.

Как ни странно, я нашёл, что безжизненный камень тоже, наверно, прекрасен, если смотреть на него глазами, которым чуждо отвращение к безжизненным камням.

Швырнув камень в сторону, я представил, что во всей Вселенной могло бы и вовсе ничего не быть. И самой Вселенной тоже.

Просто пустота. Нирвана. И её бы тогда не было.

И никакого тебе Большого Взрыва, никаких протонов, нейтронов, газов, фотосинтезов, динозавров, карандашей, шоколадок и холодильников.

И, самое удивительное, я не нашёл никакой существенной разницы между темнотой пустоты и фотонами света.

В самом деле – 6 миллиардов лет назад никакой Земли и в помине не было. И при этом никто не испытывал чувства неудовлетворённости и всем было глубоко наплевать на то, что опять идёт дождь и рыбалка отменяется, поскольку не было ни дождя, ни рыбы, ни рыбака, ни тех, кому на это наплевать. Да и слюны не было, как и самого «не было» не было…

Мораль?.. А её тогда тоже не было.

 

Совершенство в философской мысли конечно. Существует предел объективности и ясности мировоззрения, по достижении коего философу ничего не остается, кроме как остановиться, ибо некуда уже двигаться и совершенствоваться.

Если бы это было не так, то философская мысль от поколения к поколению развивалась бы и совершенствовалась. Но факты свидетельствуют об ином, даже противоположном: чтобы избежать этого конечного совершенства, не достичь этой предельной полноты и ясности мысли, горе-философы пускаются во всевозможные извращения, мелют несусветную чепуху, - да еще называют всю эту галиматью "любовью к мудрости"!

Стократ прав Вольтер, говоря: "Как много вздора говорится людьми из одного только желания сказать что-нибудь новое!"

Ну, если сказать что философ двигается вширь и достигает предела, то почему бы не начать вдишаться вглубь и тут уж поверьте предела никто не достигнет никогда)